Охотничьи забавы

Фандом: Master & Commander
Автор: William Berry
Категория: слэш
Персонажи: Джек Обри и другие.
Рейтинг: PG-13
Жанр: романтика
Дисклаймер и примечание: действие происходит до начала книжной серии Патрика О'Брайена "Master & Commander", Джеку Обри на момент описываемых событий семнадцать-восемнадцать лет.
Кроме Патрика О'Брайена при создании настоящего произведения ни капельки не пострадали Лоренс Стерн, Джейн Остен, Шодерло де Лакло, Уильям Конгрив, Оскар Уайльд, а также маркиз де Сад и Овидий со Стратоном.
Архивы: все работы размещены с разрешения авторов. Если вы хотите разместить находящиеся на Tie-mates материалы на своем сайте или использовать любым другим способом, предполагающим публичный просмотр, пожалуйста, свяжитесь с авторами по адресам, указанным в их профиле.

Часть первая

"Молодые люди обоего пола могут также узнать из этой книги,
что дружба, которую, по-видимому, так легко дарят им люди дурных нравов,
всегда является лишь опасной западней,
роковой и для добродетели их, и для счастья".
Шодерло де Лакло, "Опасные связи"

1.

"Лондон, Пэлл-Мэлл,
… октября 179.. года

Дорогой мой друг, леди Сьюзен!
Признаться, не нахожу в себе сил не воспользоваться Вашим любезным приглашением. Я, как Вы знаете, не большой поклонник охоты на лис, и неизменно предпочитаю этому грубому спорту, столь любимому нашими соотечественниками, азарт более изысканный, однако же пропустить собрание моих друзей и врагов, которое обычно являет собой охотничий сезон в N., а тем паче лишить себя удовольствия, доставляемого Вашим обществом, мне, право, не хочется.
Полагаю все же, что гораздо разумнее мне будет отказаться от Вашего гостеприимства и от удовольствия жить с вами под одной крышей, так как надеюсь, что ближе к Рождеству ко мне присоединится мой юный друг. Я помню, что Ваш муж осведомлен о моих вкусах, и настолько уверен в моих склонностях, что нам с Вами удалось провести немало приятных минут, не вызывая с его стороны никаких подозрений. Но мне не хотелось бы смущать моего Роберта, так что я буду Вам весьма благодарен, если Вы подыщете какой-нибудь небольшой домик в окрестностях N. - несколько приличных спален, гостиная, столовая и конюшня, вот все, что мне нужно. Слуг я привезу с собой.
Роберт - прелестный юноша. Кроткий нрав и чувствительность, и при этом полное отсутствие добродетели - восхитительное сочетание, не правда ли? Само собой, он красив, и к тому же недурно играет на пианофорте. Уверен, Вас развлечет знакомство с ним. Он должен быть в Т. по каким-то скучным делам, но к ближе Рождеству присоединится к нам. Я же надеюсь иметь счастье увидеть Вас уже в этот вторник.
Ваш покорный слуга
Эдвард, маркиз Х."

Приглашение леди Сьюзен пришлось весьма кстати, хотя я не покривил душой, упомянув в письме о своем прохладном отношении к охоте. В глубине души я презираю это занятие; по крайней мере, решительно не понимаю разговоров о рождаемых охотой азарте и удовольствии, о том, как горячит кровь погоня, и тому подобных глупостях. Образованный человек неизбежно сделает выбор в пользу забавы не столь шумной и определенно более изысканной, сравнивать с которой примитивную травлю бессловесных тварей, усладу недалеких сельских джентльменов, просто смехотворно.
С другой стороны, в виду у меня не было ничего такого, ради чего стоило бы отказаться от приглашения. Столичные увеселения, при всем их многообразии и обилии, имеют свойство рано или поздно приедаться. Так что балы или театр, карты или охота, - не все ли, в сущности, равно? Перемена обстановки должна была развлечь меня, даже если я не планировал принимать деятельного участия в общих забавах.
Я приехал в N., милый маленький городок в западной части Суррея, в пятницу вечером. Как было условлено, леди Сьюзен позаботилась о моем временном пристанище. Домик, расположенный всего в часе езды верхом от ее усадьбы, оказался премилым: увитая диким виноградом веранда, старые яблони во дворе, большие обращенные на юг окна, светлые чистые комнаты… В спальне обнаружилось огромное трюмо в богатой золоченой раме, при виде которого я невольно усмехнулся. Только женщина могла так искусно сочетать заботу с тонким ехидством, а леди Сьюзен несомненно была женщиной в высшем, почти философском понимании этого слова. Беспечные глупцы могут сколько угодно твердить о том, как они презирают слабость и ничтожество прекрасного пола, однако слабость женщины порой таит в себе опасности, перед которыми отступит даже самый отважный мужчина. О, если бы мраморные статуи, украшавшие липовые аллеи в поместье прелестной леди Сьюзен, вдруг открыли свои белые глаза и разомкнули холодные уста, чтобы поведать о тех тайнах и клятвах, которым были свидетелями, не одно доброе имя оказалось бы измаранным и не одна карьера погубленной…

2.

Дорога так утомила меня, что на следующий день после приезда я поднялся лишь в третьем часу пополудни. За завтраком, листая позавчерашнюю газету, я пытался припомнить, в котором часу выезжает охотничья партия. Леди Сьюзен говорила мне, но я запамятовал. Поломав немного голову над этой хитрой задачей, я наконец успокоился на том, что в любом случае опоздал: охота сейчас в разгаре, а может быть, кто знает, даже успела закончиться. Но вечером в N. наверняка будет прием, и я смогу сообщить о своем приезде, расцеловать прелестные ручки хозяйки и засвидетельствовать свое почтение обществу, которое, по здравом размышлении, этого ни капли не заслуживало. Пока же не мешало осмотреть окрестности.
Проведя почти полчаса в раздумьях о том, какой шейный платок лучше подойдет к моему новому сюртуку кофейного цвета, и отвергнув темно-синий и черный с восточным рисунком, я наконец остановил выбор на шелковом вишневом и, вполне довольный собой, отправился на прогулку.
День выдался ясный и теплый. Усадьба леди Сьюзен расположена в одном из тех живописных уголков графства Суррей, которые столичные снобы зовут "несносно скучными". Возможно, они в чем-то правы, но слепцом следовало бы назвать того, кто не согласится, что в это время года в них есть своя прелесть.
Деревья роняли последние желтые листья. Ветра не было, и в неподвижном воздухе разливался острый аромат осени, отдававший сушеными яблоками и специями. Вокруг простирались поля и холмы, между которыми прозрачно темнели перелески. В бледном небе растянулись едва заметные облака, словно кружевные ленты, оброненные легкомысленной девицей. По дороге, сворачивавшей влево и исчезавшей за холмом, тащилась почтовая карета. Составлять ей компанию у меня не было ни малейшего желания, и я решил ехать полем.
Пустив коня галопом, я быстро добрался до вершины холма, и к своему изумлению почти сразу же увидел охотников, гнавших через пустынное коричневое поле крохотного зверька. Собаки заливались лаем, пронзительно трубили охотничьи рожки. Я без труда узнал леди Сьюзен; страстная охотница - она мчалась впереди всех, и синий шарф, прикрепленный к ее шляпке, развевался как победный флаг. Увлеченные преследованием, охотники не заметили меня, и я повернул лошадь, собираясь возвращаться, но вдруг заметил всадника, отставшего от растянувшейся группы. Впрочем, назвать молодого человека всадником было бы не совсем верно, поскольку его лошадь, по всей видимости, захромала, принудив его спешиться.
Я подъехал ближе, и ах, что за чудесное зрелище предстало моим глазам! Молодой человек был высок и строен, словно ясень. Длинные волосы его были того цвета, который натуры не поэтичные называют "соломенным", а поэтичные - "blonde", а глаза синие, словно летнее небо. Совершеннейший ангел. Раздосадованный так внезапно прервавшейся погоней, ангел хмурил брови и бормотал сквозь зубы ругательства, которые я не решусь здесь повторить. Но даже сквернословие не могло нарушить очарования, более того, придавало юному лицу живость и румянец. Признаюсь вам, благосклонный читатель, я не имею привычки упускать возможность свести знакомство со столь привлекательным созданием, уж не важно, сулит ли это знакомство восторги сладострастия или только чистое эстетическое наслаждение.
- Добрый день, сэр, - окликнул его я. - Я вижу, с вашей лошадью приключилось несчастье?
- Да, сэр. Чертовски жаль, что Чертенок захромал в такой момент. Я надеялся, что мне удастся нагнать этого шустрого мерзавца. Черт побери! - с чувством прибавил он.
- Сожалею, что вам не удалось осуществить своего намерения.
- Да, чертовски жаль, - повторил он, проводив тоскливым взглядом удаляющихся охотников. Несмотря на все свое отвращение к этой убогой забаве, я не мог не проникнуться к нему сочувствием, до того разочарованный у него был вид.
- Вы один из гостей леди Сьюзен? - спросил я.
Он рассеянно кивнул, однако тут же спохватился:
- Джек Обри, сэр.
Я назвал свое имя.
- Вы тоже приглашены на охоту? - спросил он.
- Да, но я, как видите, опоздал сегодня к общему выезду.
Он уныло вздохнул и намотал на руку поводья.
- Придется возвращаться домой пешком, - сказал он.
- Позвольте составить вам компанию, - предложил я, и хотя мои побуждения были далеко не бескорыстными - на самом деле я хотел лишь подольше полюбоваться сим чудесным созданием, - наградой мне стал взгляд, исполненный пылкой благодарности. Должно быть, юноша обрадовался возможности скрасить унылый путь до дома разговором, и мои расспросы вызывали у него самое искреннее оживление.
Мы двинулись вниз по склону. Я ехал не торопясь, мой новый знакомый шагал рядом, ведя лошадь в поводу, и я время от времени касался коленом его плеча, что, не буду скрывать, доставляло мне немало удовольствия. Прежде, чем мы достигли развилки, я успел узнать, что Джек, оказывается, моряк, недавно держал экзамен на лейтенанта, однако в настоящее время оказался на мели, как многие армейские и флотские офицеры, вынужденные перебиваться в перерыве между войнами с хлеба на воду. С каждой минутой он очаровывал меня все больше и больше. Его открытость, дружелюбие и веселость так отличались от всего того, к чему я привык в Лондоне! Столичные эскулапы, взявшие привычку прописывать своим скучающим пациентам перемену обстановки и новые впечатления как лекарство от всех действительных и воображаемых хворей, согласились бы со мной - полчаса беседы с этим юношей могли бы с успехом заменить путешествие по Франции и Италии. Увлеченный его бесхитростными рассказами (но куда сильнее, признаться, созерцанием его стройного стана и загорелых рук, то небрежно перехватывавших поводья, то трепавших гриву усталой лошади) я не заметил, как мы приблизились к развилке.
- Полагаю, я буду иметь удовольствие увидеть вас сегодня вечером у леди Сьюзен? - спросил я на прощание.
- Конечно! - с жаром воскликнул он.
С тем мы расстались, и я повернул к дому в полной уверенности, что на сей раз охотничий сезон в N. будет куда интереснее, чем я себе представлял.

3.

Вечером, как я и предполагал, все общество собралось у леди Сьюзен. Мой златовласый Ахиллес тоже был там, однако после чая, прежде чем я успел переброситься с ним хоть парой фраз, леди Сьюзен подхватила меня под руку и утянула в парк. Ей не терпелось узнать все свежие лондонские сплетни. Мы прогуливались по дорожкам, провожаемые незрячими взглядами всезнающих статуй, и я пересказывал ей все, что она хотела знать, к ее полному восторгу и удовлетворению. Неожиданно впереди, там, где встречались две аллеи, показалась еще одна гуляющая пара. Я увидел своего недавнего знакомого под руку с молодой дамой, в которой узнал Квинни М., - с ней нас представили в прошлом году в Лондоне на одном из званых вечеров. Заметив их, леди Сьюзен немедленно крепче подхватила меня под руку.
- О! Давайте свернем с этой дорожки. Я не хочу с ней встречаться.
- Ах, я и забыл, вы ее не любите, кажется с самого детства. И все же женщины удивительно злопамятны. "… О существо надменное как вепрь и леопард, язвительное как слепень, ядовитое как змея…"
- Полно-полно, - рассмеялась она. - Это вы, мужчины, можете позволить себе быть такими, какими хотите. Ну вот, она тоже не жаждет с нами встречаться. Видите, уводит своего спутника прочь.
Я проводил взглядом высокую стройную фигуру, исчезавшую в глубине аллеи.
- Этот молодой человек - ее любовник?
- Ну что вы. Разве вы забыли, что мисс М. не только умна и образована, что вполне простительно, но еще и добродетельна, что в сочетании с первым дает возмутительное сочетание? Женщина, мой милый Эдвард, может быть либо добродетельна, либо умна, но не то и другое вместе. Говорят, она помолвлена с лордом Китом, хотя официального объявления еще не было. Ей стоило бы с этим поторопиться, а то жених, не дай Бог, преставится. Ее отец без ума от местной охоты и недавно арендовал у меня Линден-коттедж. Очаровательное место, я хотела оставить его для Вас, но потом передумала, это слишком далеко от моей усадьбы.
- Вы как всегда правы, моя драгоценная. Но все же, кто этот юноша? Вы так и не ответили.
- Вас не собьешь с толку, - рассмеялась она, легонько хлопнув меня перчаткой по руке. - Вообразите, это ее воспитанник. Кажется, их дома по соседству, и она присматривала за ним, когда он был ребенком. А сейчас она преподает ему - нет, не то, что вы подумали, я ведь уже сказала, что она до отвращения добродетельна, - всего лишь математику и астрономию. Редкостная нелепость! Не знаю, делает ли он успехи в этих чудовищных науках, и признаться, не хочу знать. Я сперва подумывала о том, чтобы вскружить ему голову, соблазнить его и разбить ему сердце. Но признаться, не обнаружила ни ума, ни сердца, - какое-то морское чудище. Кажется, единственное, о чем он способен говорить, это паруса и пушки. Мисс М. старается привить мальчику хоть немного светских манер, но кажется, вовсе не преуспела, бедняжка.
- Пожалуй, звучит не очень обнадеживающе.
- Разумеется! Не хотите ли вы сказать, что вас заинтересовал этот неотесанный мальчишка?
- Еще не знаю, - сказал я, хотя прекрасно знал, что это ложь, и юноша заинтересовал меня больше, чем я готов был признать. - Но вы же не станете отрицать, что он хорош собой?
- Разумеется, нет. Однако приятная внешность при отсутствии чувствительности и гибкости ума ведет к одним лишь разочарованиям. Мне ли говорить вам об этом? Вспомните Джорджа Льюиса! Вот истинный образец изысканности. Неужели после этого вас способен привлечь деревенский увалень, единственное достоинство которого - симпатичная мордашка?
- В том, что касается Джорджа Льюиса, вы совершено правы, - согласился я. - И я не устану благодарить вас, мой ангел, за вашу бесценную помощь. Если бы не вы, мне никогда не удалось бы приручить это восхитительное создание. О, как искусно ваши тонкие, умные и смелые речи направляли его мысли в то русло, которое наиболее благоприятствовало моим желаниям...
"И как быстро мне наскучили его капризы, заученные мысли и леность ума", - добавил я про себя.
- Не думайте, что я забыла, - лукаво улыбнулась она. - Вы у меня в долгу, маркиз, и я жду, что вы этот долг вернете.
- Непременно, и с удовольствием. Пожалуй, я знаю способ порадовать вас и досадить той молодой даме, чьи добродетели вас так раздражают.
Леди Сьюзен поймала мой взгляд и покачала головой.
- Вы хотите увлечь этого юношу? О нет, мой друг. Это будет так же просто и неинтересно, как поймать… хм, морскую свинку. Где тут азарт, где острота ощущений и упоение погоней? Могу заранее сказать вам, что достигнуть цели вряд ли будет сложно, а вкус победы окажется до смешного пресным.
Ее насмешливый тон задел меня, но я не подал виду.
- Вы забываете, - возразил я, - то, что нам с вами кажется привычным и обыкновенным, может породить немалый скандал в обществе. Вообразите, какой удар по самолюбию получит эта добродетельная особа, если ее воспитанник, позабыв о благочестивых наставлениях, вдруг поддастся соблазну, к тому же столь пикантному. Вообразите себе ее чувства, когда во всех гостиных будут шептаться о возмутительном поведении ее юного протеже! К тому же, мой милый друг, вы ошибаетесь, считая, что задача так проста. Уверен, этот юноша из тех созданий, которые несложно приручить, но трудно выдрессировать.
Леди Сьюзен задумалась, затем подняла на меня глаза. Ах, какой это был взгляд! Пронзительный, как звук охотничьего рожка, и опасный, как затаившаяся в траве змея! Клянусь, не будь мы с леди Сьюзен старинными друзьями, связанными доброй дюжиной опасных секретов, я почувствовал бы себя весьма неуютно.
- Ах вот как! - сказала она, и вдруг на ее губах вспыхнула улыбка - Вот что, Эдвард! Я хочу заключить с вами пари! Как маркиза де Мертей с виконтом де Вальмоном. Соблазните этого юношу и предоставьте мне доказательства к… скажем, к Охотничьему балу.
- Мой ангел, неужели вы не вы помните, как печально закончилось то пари для всех его участников? Вас не пугает судьба маркизы де Мертей?
Она рассмеялась.
- Милорд, но мы же не во Франции! Мы, англичане, не будем делать трагедию из спорта. И не будем проливать кровь и слезы там, где можно обойтись лишь парой гиней. Так вы отказываетесь?
- Ни в коем случае. Мы будем спорить на пару гиней?
- Почему бы нет. Матросов вербуют на военный флот за серебряный. Отчего юному мичману не стоить двух золотых?
- О нет, миледи. Давайте повысим ставки.
- Повысить ставки? Но ведь вы, маркиз, слишком джентльмен, чтобы потребовать от меня тех же условий, что требовал Вальмон от де Мертей.
Она улыбнулась мне столь обольстительно и лукаво, что я испытал искушение и впрямь назначить такую цену за мою победу, но это пари было слишком хорошим предлогом заполучить кое-что, что в других обстоятельствах попросить мне не позволяли приличия.
- Конечно, конечно, мой ангел. Я всего лишь попрошу вас вернуть мне мои письма за прошедший год.
Леди Сьюзен отвернулась, поправляя перчатку, потом вновь посмотрела на меня.
- Ах! Забавное условие. И вы мне подсказали чудесную мысль. Если ваш юноша окажется упрямее, чем вы предполагаете, то вы, мой дорогой маркиз, отправитесь в Лондон и добудете мне хотя бы одно письмо, написанное моим супругом к жене майора Ф. Должна же я, наконец, приструнить этого ревнивца. А если и это не поможет, тогда письмо прочтет сам майор. Я надеюсь, он хорошо дерется на шпагах. Ну, по рукам, маркиз?
- Прекрасно, мой ангел, - произнес я, пожимая маленькую обтянутую атласной перчаткой руку.
- Обещайте рассказывать мне о том, как продвигаются ваши дела. Но в этот раз уж увольте, маркиз, я не стану вам помогать.

4.

Заключая это пари, сомневался ли я в своей победе? Пожалуй, не больше, чем сомневались в своем успехе охотники, выехавшие в поле этим утром. Им помогало отточенное за сотни лет искусство загона, у них были породистые лошади, и двадцать пять пар полных сил охотничьих собак рвались из своих клеток. Распорядители охоты и загонщики уже рассчитали наперед судьбу бедной лисицы, у которой не было ничего кроме того, что дала ей природа. Но стоило ли им выезжать на охоту, если уверенность в победе была полной? Откуда здесь было родиться азарту? Что заставило бы их кровь кипеть? Удача, каприз случая, от которого зависит победа, - вот что украшает любое азартное искусство, будь то искусство охоты или искусство любовной интриги. Вот что горячит кровь и делает победу столь упоительной. И именно это позволило нам с леди Сьюзен заключить пари и придавало огня задуманной мной интриге.

5.

После того как мы с леди Сьюзен пожали друг другу руки в холодном парке ее усадьбы и заключили наше пари, прошло несколько дней. Некие весьма скучные дела отвлекли меня, и я почти не уделял времени обществу, зато часто бывал в N., встречаясь со своим поверенным. Меня не оставляло ощущение, что этот малый специально сбивает меня с толку, выдумывая бумаг вчетверо больше, чем необходимо, лишь бы не остаться без работы, и каждый раз вечером я уезжал от него рассерженный. Признаться, я почти не думал о юном моряке, пока в один из таких вечеров капризный случай не столкнул меня с ним в N.
Я обнаружил его, выехав на центральную улицу. Мой новый знакомый стоял неподалеку от не слишком изысканного питейного заведения в обществе молодого джентльмена. Невысокий и немного курносый, с темными волосами, стянутыми лентой, он, как и Джек, был одет в темно-синий китель. Судя по белым лацканам, а еще более по тому, что джентльмен был едва ли старше моего знакомого, то есть очень юн, он тоже был лейтенантом.
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что моим глазам предстала сцена трогательнейшего прощания. Оно очевидно не только было продолжительным, но и сопровождалось изрядными возлияниями - насколько об этом свидетельствовал тот факт, что оба молодых джентльмена едва стояли на ногах. Следуя нашей нелепой английской традиции, они жали друг другу руки и похлопывали друг друга по плечам, потом, наконец, крепко обнялись.
Молодой лейтенант заглянул своему другу в лицо, спрашивая его о чем-то - вероятно, интересуясь, в состоянии ли тот добраться до дома. Тот тряхнул головой и что-то ответил, они оба расхохотались, так громко, что две юные барышни, прогуливавшиеся на другом конце улицы, обернулись и захихикали, а сопровождавшая их дама возмущенно зашипела и увлекла своих подопечных прочь. Ах, мало кто вызывает у меня столько сожаления, как люди, утратившие способность радоваться обществу молодежи и присущей ей милой беспечности. Впрочем, тем хуже для них.
Наконец молодой лейтенант влез в стоявший неподалеку экипаж. Юноши обменялись последним рукопожатием, и экипаж тронулся.
Проводив его взглядом, Джек направился обратно в трактир, но в дверях путь ему преградил вышибала, грузный, неопрятного вида детина. Юный джентльмен попытался было воспротивиться, и все же войти, однако сей Цербер непочтительно схватил его за ворот и вышвырнул прочь самым грубым образом. Юноша пошатнулся, но с удивительной для его состояния ловкостью удержал равновесие, развернулся и мрачно уставился на своего обидчика. Вышибала упер кулаки в бока. Я уже готов был вмешаться, но молодой человек, наконец, проявил благоразумие. Он небрежно махнул рукой в сторону вышибалы, грязно выругался и направился прочь от негостеприимного заведения. Я немного понаблюдал за его неверной походкой, а потом приказал кучеру двигаться вслед за ним вдоль дороги. Когда мы поравнялись, я выглянул из кареты и произнес:
- Добрый вечер, мистер Обри.
Он остановился в недоумении, потом лицо его расплылось в улыбке.
- Ах… Милорд… Милорд маркиз! Это же вы!
- Несомненно, это я, мой дорогой друг, - я открыл дверцу кареты и протянул ему руку. - Позволите вас подвезти?
Он послушно сел напротив, мгновенно окутав меня тяжелым запахом рома. Карета тронулась. Некоторое время мы молчали. Я смотрел на него, а он смотрел на меня, видимо, совершенно не соображая, что следует говорить, а только улыбаясь, то ли от того, что действительно был рад меня видеть, то ли просто от того, что был молод и счастлив. Наконец я спросил:
- Этот молодой джентльмен, которого вы провожали, он ваш друг?
Счастливая улыбка мгновенно сменилась выражением глубокой печали.
- Да, мой старинный друг. Бедняга, увижу ли я его когда-нибудь снова? - он вздохнул. - Но знаете, - его лицо вновь оживилось, и он заговорил с удивительной страстностью, - я готов отдать правую руку, лишь бы оказаться на его месте! А быть в Англии, когда вот-вот начнется война, - что может быть ужаснее, - он взглянул на меня, вероятно ожидая, поддержки, но я сказал:
- Возможно, война не начнется. К тому же, мой милый, вы просто плохо знакомы с теми радостями, которые…
Но я не успел произнести ни слова лжи, потому что он схватил меня за руку и сердито воскликнул:
- Конечно, война будет! И не спорьте, прошу. Эти мерзавцы лягушатники... Вы же знаете, что они сделали?
- Очень много всего, насколько могу судить. А какое из их последних деяний вы имеете в виду?
- Они оскорбили своего короля. Заперли его в Париже… Или наоборот, выгнали из Парижа?.. Да черт с ним. Они могли оскорбить хоть папу римского, на которого мне плевать, но война с ними непременно будет. Скорее бы!
Он мрачно глянул в окно и тут же удивленно обернулся ко мне:
- Ох, черт возьми, а мы, оказывается, едем! А куда мы едем, милорд?
- Это, мой дорогой, зависит от того, куда вы хотите попасть.
Он беспечно пожал плечами - ему это безразлично, и он совершенно не в состоянии придумать ответ на мой вопрос. Я откинулся на сиденье и беззастенчиво рассматривал его. Похоже, юноша настолько пьян, что едва ли завтра будет помнить о событиях этого вечера.
- Отвезти вас в Линден-коттедж?
Он в ужасе замотал головой, и я не удержался
- Мисс М. сделает вам выговор?
- Ничего подобного, - быстро ответил он.
"Какой же ты еще мальчишка", - подумал я, а вслух произнес:
- Ах, друг, мой, женщины милейшие создания, но они не любят играть на равных и следовать принципу "Живи и дай жить другим". У них есть две излюбленные роли: беззащитного создания, которое мужчина должен опекать, или же, как бы это выразиться, матроны, для которой все мужчины лишь взрослые дети. Но, заметьте, в обоих случаях мужчина должен делать то, что хочет женщина.
Моя тирада была встречена удивленным: "Да?"
- Именно так, мой друг. Полагаю, вы и сами это замечали.
- Ну… да.
- Так что нам остается держать их в неведении и делать, то, что нам нравится. Впрочем, вы и без моих советов следуете этому принципу.
Слегка жалея о том, что завтра моя краткая лекция будет скорее всего забыта, я сделал то, что хотел сделать последние четверть часа - протянул руку и заправил за ухо выбившуюся ярко-русую прядь, будто бы случайно проведя пальцами по горячей щеке. Юноша смущенно улыбнулся, слегка склонил в знак благодарности голову, и непослушная прядь выскользнула и вновь упала ему на лицо. Во всем этом было что-то неуловимо кокетливое, и мне вдруг пришло в голову, что эта мальчишеская улыбка, и невинность, и хмельная развязность - тщательно продуманная игра, и что юноша прекрасно понимает, к чему эта игра приведет, и чего он хочет.
Пока я размышлял над степенью нелепости этого предположения, моему спутнику пришла в голову идея, которую он начал излагать со всей страстностью, сжимая, к вящему моему удовольствию, мою ладонь в своей.
Неподалеку живет одна его знакомая барышня - "очень приветливая барышня, вы же понимаете, о чем я" - которая будет рада нас принять, и у нее наверняка найдется подруга. Я поразмыслил о соблазнительных возможностях, которые можно было бы извлечь из этого предложения, но в конечном счете брезгливость, которую я питал к подобным "приветливым барышням", оказалась сильнее. К тому же я пока вовсе не желал ни с кем делить общество моего юного друга. Мой отказ погрузил его в задумчивость.
- Кажется, я ужасно пьян, - наконец произнес он.
Я промолчал. Через некоторое время мой спутник попросил остановить карету и выпустить его.
- Вам лучше? - осведомился я, когда он вернулся.
- Только не думайте, что я не умею пить, - произнес он угрюмо.
- Ну что вы, что вы, - пробормотал я с улыбкой, но юноша уже уронил голову на мягкую спинку сиденья и заснул.

6.

Всю дорогу до дома, куда с самого начала, собственно, и направлялась моя карета, и куда уже был отправлен слуга с наказом подготовить спальню для гостя, я чувствовал то легкое торжество, которое, вероятно, чувствует охотник, когда его гончие настигают лису. Зверьку уже не уйти, и охотник предвкушает момент, когда он прикрепит к своему седлу пушистый рыжий хвост и будет пересказывать восторженным слушателям подробности самых упоительных минут.
Наконец мы приехали, я потряс Джека за плечо.
- Просыпайтесь, мой дорогой.
В ответ я услышал сумбурные рассуждения о вахтах и склянках, а под конец очень сердитое обещание совершить с неким лейтенантом С. деяние, которое я, как несложно догадаться, не считал столь уж угрожающим, и даже напротив, весьма приятным. Наконец молодой человек открыл глаза, посмотрел на меня затуманенным взглядом и жалобно произнес.
- Я посплю здесь, ладно? Так хочется спать…
- Конечно, вы поспите. В теплой и мягкой постели. Ну, Джек, не упрямьтесь.
Я потянул его за руку, и он послушно последовал за мной. Холодный воздух отчасти привел его в чувство, и до самой двери спальни он бормотал извинения за причиненные мне неудобства, а я, обнимая его за талию, уверял его (и поверьте, в жизни не был я более искренним!), что для меня это исключительное удовольствие.
Мой слуга, этот верный Ла Флер, предусмотрительно приготовил спальню на первом этаже и, проводив к ней своего гостя, я остановился в дверях. Не подозревая о том, с каким интересом я за ним наблюдаю, юноша расстегнул сюртук и уронил его на пол, на полдороги к кровати, затем неловко потянул шейный платок. Узел был затянут слишком туго. Чертыхаясь сквозь зубы, он все же сумел его развязать, и в следующее же мгновение забыл о нем. Рука с зажатым в кулаке платком тяжело упала, и клянусь всеми веселыми богами древности, я в жизни не видел ничего более завораживающего, чем то, как скользнул, следуя за этим истомленно-рассеянным движением, по его плечу черный шелк. Я прислонился к косяку, наслаждаясь каждым мгновением разворачивавшегося перед моими глазами зрелища. Юноша тем временем вступил в сражение с рубашкой. Сражение завершилось его победой, впрочем, не без урона для рукава, который оказался безнадежно порван. Свет свечей озарил гладкую юную кожу. Даже одурманенный и едва стоящий на ногах, он двигался с бессознательной грацией, которой, пожалуй, позавидовала бы сама синьорита Баччелли. Выпутавшись, наконец, из рубашки, он сбросил туфли, расстегнул пуговицу у левого колена, но в это мгновение прямо перед ним оказалась приветливо раскрытая постель, в которую он и упал, лишив меня возможности досмотреть очаровательное представление до конца.
Долг гостеприимства подсказывал мне, что я должен непременно устроить моего гостя самым удобным образом, а поскольку спать наполовину одетым крайне неудобно, ему необходимо раздеться.
Не буду обременять вас, благосклонный читатель, сравнениями и метафорами, не буду описывать мраморную прелесть нагих бедер и иных пленительных округлостей, пьянящие чары спутанных кудрей и приоткрытых уст. Если вы обладаете хоть каплей воображения, то сможете понять, как велико было мое искушение. Мой юный гость был полностью в моей власти, сонный и захмелевший. Мне не составило бы никакого труда заполучить его и выиграть у леди Сьюзен пари, но торжество удачно завершившейся охоты, которое я чувствовал в карете, покинуло меня. Я задумчиво провел рукой по доверчиво открытой шее и обнаженной груди. Юноша что-то неразборчиво простонал и перекатился на бок.
"Нет-нет, - подумал я. - Я намерен завладеть не только телом, но и помыслами, не только утолить страсть, но и разделить ее". Поступить иначе значит лишить себя самых упоительных и тонких наслаждений, довольствоваться тем, что может предоставить мне любая, как выразился мой юный друг, приветливая барышня или столь же приветливый юноша".
К тому же в глубине души мне стыдно было бы за такую победу перед леди Сьюзен, обладавшей бОльшим спортивным духом, чем любая другая моя знакомая. Все эти соображения перевесили, хотя и не без труда, сладость искушения, и, оставив моего юного гостя мирно спать, я поднялся в свою спальню, лениво размышляя о том, что заключенный в Бастилию маркиз не прав, и отказ следовать сиюминутным желаниям вовсе не всегда является преступлением.

7.

Так, во всеоружии благих намерений, я провел следующие полдня. Однако вчерашние события то и дело вставали в моей памяти, рождая сожаления об упущенных возможностях, и даже любимый томик греческих поэтов открывался, как назло, на одной и той же странице:
"Помню, вчера мы прощались с Меридом, и только не помню,
Поцеловал он меня, иль померещилось мне?
Все остальное, что было тогда, я помню прекрасно:
Что он мне говорил, что я ему отвечал.
Но целовал или нет? Если да - я счастливее бога;
Но почему же тогда не на Олимпе живу?"
Все это никак не способствовало безмятежности духа, и к вечеру мое терпение совершенно истощилось. Я решил, что мне необходимо снова навестить своего юного приятеля, и даже измыслил для этого весьма удачный повод. В моем гардеробе было несколько новых рубашек, которые едва успели доставить от портного перед моим отъездом из Лондона. Я выбрал одну из них и решил подарить своему беспечному ангелу взамен той, что он так неосторожно порвал давешней ночью. Пропуская сквозь пальцы прохладное белое полотно, я припоминал восхитительные картины, свидетелем которых стал, и так увлекся, что продолжал мечтать, даже сидя в карете. Перед моим мысленным взором снова и снова вставали позлащенные светом свечей плечи, сильные руки и разметавшиеся по подушке волосы. Я так увлекся, что даже начал насвистывать модную арию, однако быстро спохватился. Уверенность, что на сей раз мое предприятие ожидает успех, не покидала меня.
Вскоре я был на месте. Заметив ожидавшую у парадного входа карету, я приказал кучеру остановиться, так чтобы аккуратно подстриженные кусты боярышника скрыли нас от взглядов обитателей поместья. На крыльце показались две юных леди и пожилой джентльмен, в которых я узнал мисс Квинни М., ее сестру и отца. Я порадовался своей предусмотрительности: встречаться с бдительной хранительницей чести моего юного друга мне сейчас решительно не хотелось.
Выждав некоторое время, чтобы убедиться, что они не вернутся за забытым кем-нибудь из барышень зонтиком или носовым платком, я велел подъехать к дому.
Первое, что я услышал, подходя, были доносившиеся из окна гостиной звуки пианофорте.
Я помедлил, прислушиваясь. Пьеса была, из тех, что называют "чувствительными" - этими витиевато-легкими и до оскомины похожими друг на друга мелодиями развлекают гостей юные леди от Дорсетшира до Вестморленда. Несмотря на кажущуюся простоту, музыкант, видимо, находил ее довольно сложной. Он проигрывал один и тот же отрывок снова и снова, и каждый раз запинался в одном и том же месте. Приглушенное ругательство, достигшее моих ушей, подтвердило мои догадки - за инструментом было не кто иной, как мой юный друг. Представив себе, как он сосредоточенно хмурится, сражаясь со своенравной пьеской, я невольно улыбнулся.
Джек в очередной раз споткнулся в том же такте и выразил свое раздражение каскадом ля-минорных арпеджио, прокатившихся из первой в четвертую октаву. Затем, видимо немного смягчившись, он начал менять тональности, и из этих безыскусных звуков сложилась неожиданно глубокая и грациозная мелодия, напоминавшая набегающие на берег волны. Нет, леди Сьюзен была решительно неправа, полагая, что за симпатичной внешностью этого мальчика скрывается лишь разочаровывающая пустота. Однако сообщать ей об ее заблуждении я, разумеется, не собирался.
Горничная доложила о моем прибытии. Когда я вошел в гостиную, Джек поднялся мне навстречу, сияя улыбкой.
- Как я рад, что вы приехали!
- Вас снова терзает скука, мой друг? Ах, что за прелестное свойство молодости - не успеет окончиться одно приключение, как вы уже пускаетесь в погоню за другим.
При этих словах на его щеках проступил румянец.
- Ох, извините меня. Должно быть, вчера я доставил вам немало неудобств...
Его смущение было положительно очаровательным. Мне стало интересно, помнит ли он о том, чем закончился вчерашний вечер. Рассчитывать на это вряд ли стоило, ведь юноша был действительно сильно пьян, но так или иначе, разговор поворачивал в нужное русло.
- Ни капли, мой юный друг, - отозвался я. - Вы ничуть меня не обременили.
Он посмотрел на меня с сомнением, но ничего не сказал, не желая, видимо, дальше развивать щекотливую тему.
- Кстати, о вчерашних событиях, - улыбнулся я. - Ведь вы, если я правильно помню, потеряли в неравном сражении свою рубашку? Позвольте возместить вам эту досадную потерю.
С этими словами я протянул ему сверток. Он недоуменно нахмурил золотые брови, не очень понимая, о чем речь.
Развернув его, он совсем по-детски округлил глаза и сказал:
- Ой. Но я не могу это принять. Это слишком…
Я прекрасно понимал, что мой небескорыстный дар стоил едва ли не столько же, сколько все его платье, вместе со шляпой и башмаками. И мне, разумеется, не оставалось ничего, кроме как мило улыбнуться и начать уверять его, что это совершеннейший пустяк.
- Не желаю ничего слушать. Вы очень обяжете меня, если не будете спорить.
Он смущенно улыбнулся и поблагодарил. Момент был более чем благоприятный, и я не преминул им воспользоваться.
- Может быть, вы наденете ее прямо сейчас? - предложил я. - Это доставило бы мне немалое удовольствие.
Я уже представлял упоительные моменты, которые, несомненно, должны были последовать за этим предложением, однако тут меня ждало весьма горькое разочарование.
Ответом на мою просьбу был взгляд, полный такого искреннего недоумения, что я против воли ощутил прилив раздражения. Право же, ангел мой, хотелось сказать мне, все хорошо в меру, и целомудрие тоже. Впрочем, в следующий миг мне пришло в голову, что я, возможно, действительно выразился недостаточно ясно. Юноше, проведшему всю жизнь вдали от столицы, совершенно неоткуда было знать о светских уловках, а сам я никогда прежде не интересовался тем, как это делается на флоте. Поэтому, решив отказаться на этот раз от привычных ruse de guerre, я призвал в союзники прямоту. Но увы, это тоже ни на дюйм не приблизило меня к вожделенной цели. Мои предположения об искушенности Джека, частью основанные на том, что мне приходилось слышать о морских порядках, частью на том, что я принял естественную доброжелательность и веселость юноши за намеренное кокетство, были развенчаны совершенно. Неиспорченность Джека была до того основательной, что в другое время я, пожалуй, даже умилился бы. Намеков мой сельский Адонис совершенно не понимал, и было яснее ясного, что мои радужные планы лопнули, словно мыльный пузырь, и мне вряд ли достанется сегодня хоть малая толика тех восторгов, о которых я имел смелость мечтать, направляясь сюда.
Откланявшись и получив на прощание горячее пожелание "заглядывать почаще, у нас просто", я отправился домой в довольно скверном расположении духа. Однако когда первое раздражение, вызванное неудачей, немного улеглось, я почувствовал знакомый азарт. Не помню, кто из великих флотоводцев (о которых я в последнее время узнал больше, чем за всю предыдущую жизнь) сказал, что проиграть одно сражение еще не значит проиграть войну, однако его слова были сейчас весьма кстати.
Чем более сложной интриги потребует победа, тем слаще она будет, и, в конце концов, это было развлечение, предназначенное для того, чтобы скрасить предстоящий сезон, до того обещавший быть весьма унылым.

8.

После этого происшествия мы с молодым джентльменом стали видеться почти каждый день - устроить это мне не составило никакого труда. У Джека не было лошади, что не позволяло ему принимать участие в охоте, но и возвращаться в имение отца он тоже не желал. Он скучал и был неизменно рад моему обществу, и вскоре со столь частой у юных созданий открытостью, начал считать меня своим близким другом.
Однажды мы прогуливались по старой липовой аллее недалеко от моего дома. Возможно, жарким летним днем эта аллея, пронизанная солнечными лучами, напоенная ароматом цветов, вселяла в души прогуливающихся самые радостные чувства, но сейчас она являла зрелище весьма унылое, и мой юный друг, очевидно под впечатлением печального вида, брел, опустив голову.
- Вижу, вы грустите, мой дорогой, - сказал я, беря его под руку.
Он вздохнул.
- Сегодня утром все уехали, и у меня было такое чувство, что я один во всей Англии. Знаете, это очень непривычно. В море, на корабле я имею в виду, никогда не бываешь один. Все время кто-то рядом, на мостике, в мичманской каюте, в кают-компании, даже в собственной койке ты слышишь, как переговариваются вахтенные, будто у тебя над ухом. Иногда думаешь: "Провалитесь вы все к дьяволу, как бы я хотел остаться один хотя бы на полчаса". Но на берегу это совсем по-другому. Если бы не музыка и не ваша дружба, то просто впору бы повеситься.
Я вспомнил изящную импровизацию, которую услышал недавно, стоя под окном, и мне захотелось узнать больше.
- Так вы любите музыку, Джек?
Юноша что-то ответил, но так как в этот момент он нагнулся, чтобы поправить отворот сапога, и это зрелище, признаюсь, меня отвлекло, я вынужден был переспросить.
- Да, ужасно люблю, - повторил он, оборачиваясь ко мне.
Я задал ему еще несколько вопросов и обнаружил искреннюю увлеченность, недурной вкус и совершенно беспорядочные познания. Я рассказал ему пару свежих анекдотов из Вены, а потом заговорил более серьезно. Мой друг ловил каждое слово и не отрывал от меня взгляда, который можно было назвать влюбленным, - разумеется, в самом невинном смысле этого слова.
Наконец тема мне наскучила, и я сказал:
- Знаете, один мой друг учился музыке у Моцарта.
- Это должно быть потрясающе! Это, должно быть, как… - он взмахнул рукой в поиске подходящего сравнения и неловко закончил: - Служить у адмирала Роднея в битве при островах Святых.
- Вполне вероятно. Я вас непременно познакомлю с моим другом. К сожалению, его сейчас нет в Англии. Но я вам дам почитать его книгу.
- О музыке?
- В том числе, но большей частью о музыке нетерпеливых вздохов и восторженных стонов, которую обычно исполняют дуэтом. Полагаю, подобная музыка вас интересует не меньше нотных страниц.
Мой собеседник непонимающе сдвинул брови, а потом вдруг смутился. Лицо его залилось краской. Он пробормотал, что никогда не думал об этом подобным образом. Я усмехнулся, снова взял его под руку и произнес:
- Я непременно должен услышать, как вы играете.
Как обычно, двусмысленность фразы ускользнула от юноши, и мы немедленно условились, что он придет ко мне завтра со скрипкой, которой по его словам он владеет куда лучше, чем пианофорте.

9.

На следующий день после обеда зарядил отвратительный дождь, и я был уверен, что мой юный друг не появится. Досадуя на погоду и проклиная английский климат, я удалился в кабинет и принялся разбирать накопившиеся бумаги, но не успел дописать второе письмо, как в дверях возник Джордж.
- К вам молодой джентльмен, милорд маркиз.
Он произнес это очень многозначительно. Славный малый всегда был в курсе моих похождений. У меня есть причины доверять ему - распространяться о них я сейчас не буду, скажу лишь, что в силу той несправедливости мироустройства, против которой недавно выступили наши беспокойные соседи за Каналом, я могу отправить его на виселицу куда быстрее и надежнее, чем он меня. А преданный и толковый слуга - незаменимый помощник в любой хорошей интриге.
- Подать Ваш сюртук, милорд?
На мне была домашняя куртка, впрочем, вполне элегантная, и поразмыслив, я счел, что несколько небрежный вид позволит нам вести беседу более непринужденно и в более интимной манере, чем прежде.
- Нет, не нужно. Проводи его в гостиную, Джордж.
Спустившись из кабинета через несколько минут, я обнаружил моего очаровательного друга посреди комнаты. Он весело улыбался, пытаясь вытереть мокрое лицо носовым платком.
- Дорогой мой! - воскликнул я, положив руку ему на грудь. - Да вы промокли до нитки! Вы без зонта и без плаща? Какая неосторожность.
Джек рассмеялся.
- Ужасно глупо, я уходил из дома в такой спешке, и не хотел возвращаться. Но плащ у меня с собой.
И он продемонстрировал мне плащ, который вместо того чтобы защитить моего ангела от дождя, был обернут вокруг футляра со скрипкой. Не слушая никаких возражений, я немедленно велел Джорджу принести сухое платье и не смог отказать себе в маленьком удовольствии присутствовать при еще одном представлении, на этот раз исполненном с гораздо меньшей томностью, чем то, которому мне уже пришлось быть свидетелем, но доставившим мне ничуть не меньше удовольствия.
Мы устроились в гостиной самым уютным образом - оба одеты совершенно по-домашнему, камин затоплен и свечи зажжены. Я сел за пианофорте, разбирая ноты, но больше наблюдая за моим гостем. Джек настраивал скрипку, и когда, прислушиваясь, он склонял голову к плечу, прядь влажных волос падала ему на лицо. Наконец, удовлетворенный результатом, он поднес скрипку к подбородку и проиграл незнакомую мне быструю мелодию.
- С чего мы начнем? - спросил он.
- А что бы вы хотели? Взгляните на ноты.
Джек пролистал партитуру, и быстро, слишком быстро на мой взгляд, потому что он стоял, с восхитительной непосредственностью опершись о мое плечо, выбрал страницу.
- Вот, я знаю эту вещь.
- Боккерини. Прекрасно. В таком случае приступим.

10.

Не знаю, приходилось ли мне упоминать об этом раньше, но я очень люблю музыку. Она всегда казалась мне чем-то вроде сладострастия души, так же как любовные утехи являются сладострастием тела. Я никогда не питал иллюзий относительно своих музыкальных способностей. Их было отмерено мне ровно столько, сколько требовалось, чтобы оценить искусное исполнение или порой развеять скуку любимой пьесой. От нашего вечера я не ожидал ничего особенного, - вернее, не ожидал ничего особенного в отношении музыки, рассчитывая усладить скорее взор, чем слух. К тому же игра дуэтом сулила немало возможностей для прелестных небольших вольностей.
Однако Джек играл куда лучше, чем я мог предположить по слышанным давеча фортепианным арпеджио, и временами слушать его было истинным удовольствием. Он был старателен, увлечен и весьма одарен, но все же исполнение его было таким же простодушным как он сам. Даже когда общепринятые банальности не заглушали его собственный голос, ему не хватало утонченности и глубины, которые, как подумалось мне, дает не столько мастерство, сколько искушенность, опыт и память о пережитых страстях.
Мы успели вполне слаженно сыграть несколько пьес, когда в гостиной появился Джордж с подносом с чаем и сэндвичами, и я предложил моему гостю перекусить. Между второй и третьей чашкой, когда от горы сэндвичей на тарелке остались лишь несколько сиротливых крошек - аппетит у моего юного друга был отменный - я заметил:
- Я удивлен, что вам приходится скучать, Джек. Вы талантливы, хороши собой, обладаете веселым нравом, и вы из хорошей семьи. Вас с радостью примут в самом лучшем обществе.
- Вы очень добры, сэр, - ответил он. - Но даже обладай я всеми достоинствами, о которых вы так любезно говорите, у меня есть один ужасный недостаток - я мичман, не произведенный в офицеры, и у меня ни пенса за душой. Вернее сказать, это даже два ужасных недостатка.
- А почему же ваш отец об этом не позаботится? Вы же его единственный наследник.
- О, он всегда был очень щедр ко мне, - воскликнул Джек с трогательной горячностью, какой отец его, насколько мог я судить, не заслужил и половины. - Но он сам не то чтобы богат. И он был очень рад, когда я захотел пойти на флот. Знаете, на флоте не надо, как в армии, покупать офицерские патенты. Ну и призовые деньги, конечно…
Он вздохнул.
- Вот только какие призовые деньги, если нет корабля. Если скоро не начнется война, и я не получу назначения, то и не знаю, право, как мне быть. Разве что жениться на богатой наследнице. Ха, ха! Вот это идея!
Мысль вызвала у моего юного друга приступ детского веселья, смотреть на который было одно удовольствие.
- Вам просто нужно чаще бывать в обществе, - сказал я, когда Джек, наконец, перестал хохотать и утер слезы с раскрасневшегося лица. - Хорошие связи порой значат куда больше, чем деньги.
Он фыркнул снова:
- Ага, как же иначе найти богатую наследницу! - Но, перестав дурачиться, добавил серьезно: - Вообще-то Квинни говорит то же самое, что и вы.
- А сами вы как думаете?
- Знаете, милорд, кажется, не осталось ни одной вещи на свете, о которой мы с Квинни думали бы одинаково.
Так как я молчал, он продолжил:
- Честное слово, я очень к ней привязан, можно сказать, она меня вырастила, но сейчас… Она просто не все понимает, - он отвернулся в легком смущении, а потом посмотрел на меня, видимо, пытаясь разобраться, догадался ли я, о чем он.
- Это неудивительно, мой милый. Некоторые наши страсти и увлечения недоступны женскому пониманию. И это верно даже для лучших представительниц прекрасного пола, - произнес я, всем своим видом выражая внимание и участие.
Он печально кивнул
- У Квинни нет братьев, а джентльмены, которые бывают в их доме, большей частью разные ученые и… э… в общем, философы. И сама она, и ее отец не одобряют легкомысленного поведения. Мистер М., вы понимаете, ему уже пятьдесят, но он и раньше-то не позволял себе никаких развлечений кроме охоты, а уж с тех пор как миссис М. сбежала с итальянским музыкантом… Ох, я не должен был этого говорить! - спохватился он. - Вечно я ляпну не подумав!
Я не стал сообщать моему другу, что история падения миссис М. не столь уж большой секрет. Однако из этого спутанного монолога я заключил, что наставления добродетельной мисс Квинни вряд ли смогут помешать нашему с Джеком знакомству, чего я несколько опасался.
- Мы говорили о том, почему бы вам не бывать больше в обществе, - напомнил я.
Он пожал плечами.
- У нашей семьи не так уж много связей, даже среди военных друзей отца. Связи или деньги. А когда у тебя нет ни паруса, ни весел, слишком далеко не уплывешь.
- Но, пожалуй, вы недостаточно бедны, - произнес я под влиянием вдруг пришедшей мне в голову мысли.
- Как это? - изумленно воскликнул юноша.
- Если бы вы действительно, по-настоящему бедны, настолько, что не имели бы возможности выбирать себе занятие по душе, я увез бы вас в Лондон, нанял бы вам лучших учителей, и через пару лет вы стали бы незаурядным музыкантом. Вы очень талантливы. Но мы с вами принадлежим к сословию, которое один писатель метко назвал рожденным для безделья. Так что музыка наверняка останется для вас всего лишь развлечением, одним из способов разогнать скуку. Вы посвятите себя военной карьере, - безусловно, достойное занятие для джентльмена, - но в музыке едва ли за десять лет достигнете того, чего могли бы достичь за год прилежных занятий. Мне почти жаль, что вы недостаточно бедны, мой дорогой.
Юноша сдвинул золотистые брови, пытаясь разобраться в моей витиеватой речи, и я вдруг подумал, что наговорил ему, в сущности, довольно неприятных вещей, и если он против обыкновения все же догадается, что я имел в виду, это поставит нас обоих в неловкое положение. Поэтому я быстро произнес:
- Давайте сыграем что-нибудь еще.
Признаться, увлекшись музыкой, на какое-то время я почти забыл о своих намерениях, пока в очередной пьесе, требующей самого деликатного и утонченного исполнения, скрипка Джека не зазвучала с разочаровывающей безыскусностью. Несомненно, сказал я себе, я совершу в некотором смысле полезное дело, соблазнив этого юношу. Возможно, порочность придаст его исполнению должную глубину.
Нет, я не считал своего юного друга столь уж невинным, но едва ли можно считать истинными сладострастием тот легкомысленный блуд, который вызывал неудовольствие его воспитательницы, и который, судя по всему, вовсе не затронул его существа. Опыт подобного рода был всего лишь следствием естественного юношеского стремления к удовольствиям, далекого от настоящего либертинажа. Ведь чувственность души способен развить лишь поиск осознанного наслаждения, а не мальчишеские забавы, в которых не больше греха, чем в играх молодых зверей.

11.

Так я размышлял, но, как вероятно догадывается мой благосклонный читатель, я не собирался ограничиваться лишь пустыми размышлениями. Однако и на сей раз перейти к воплощению моих замыслов мне не дали.
- Леди Сьюзен, милорд, - произнес появившийся в дверях Джордж, и сразу вслед за его словами в гостиную вошла моя прелестная сирена. Она бросила манто и перчатки на руки Джорджу и устремилась ко мне.
- Мой дорогой маркиз, - заговорила она, подставляя мне щеку для поцелуя, - я проезжала мимо и не могла не заглянуть к вам. Как вы устроились? Вам нравится дом?
- Благодарю вас, моя дорогая, он очарователен.
- Чудесно! Ах, мистер Обри! Какой приятный сюрприз. Как здоровье мисс М.?
С этими словами она повернулась к Джеку, который так и замер от восхищения.
Леди Сьюзен обладала тем редким типом английской красоты - пепельные локоны, прозрачно-голубые глаза, нежные черты, белоснежная кожа - которую так любил рисовать великий Гейнсборо. И хотя красота ее не была безупречной, - я без труда мог подметить уловки, призванные подчеркнуть достоинства и скрыть пока едва заметные следы увядания, - она все же была очень хороша. А присущая ей живость характера, а также неизменно изысканные и дорогие наряды, и то, что она принадлежала к одному из самых знатных семейств графства, несомненно, делали ее и вовсе ослепительной.
И хотя мне было немного досадно видеть, как мой юный друг онемел перед обольстительной красавицей, обратившей на него благосклонный взор, хотя я предпочел бы увидеть в нем больше спокойствия и достоинства, я все же не был слишком удивлен. В конце концов, мне приходилось видеть, как перед леди Сьюзен теряли дар речи даже перепробовавшие все соблазны светские львы.
Бедный юноша склонился над протянутой ему нежной ручкой и еле сумел вымолвить:
- Благодарю вас, мэм. Она прекрасно себя чувствует.
- Как я рада это слышать. Вчера на приеме она выглядела ужасно бледной. А почему я не вижу вас на охоте? Неужели милорд маркиз обратил вас в свою веру, и вы теперь тоже жалеете несчастных лис?
- Нет, нет, мэм, вовсе нет, - юноша залился краской и опустил глаза. - Просто Чертенок…
- Чертенок?
- Лошадь, на которой я должен был ездить. Он захромал.
- Ах, какая ерунда. Найдите себе другую лошадь! Купите, в конце концов.
Джек смутился еще больше, не зная, что ответить, и леди Сьюзен, продолжая разговор в том же духе и не давая мне вставить ни слова, очень скоро окончательно сбила его с толку. Наконец, тронутый его несчастным видом я произнес:
- Мой дорогой, я боюсь, что непростительно задержал вас, а вы должны быть в N. к обеду. Идите же.
Юноша бросил на меня взгляд, исполненный благодарности, и даже не стал упрямиться, когда я отправил с ним Джорджа, чтобы тот донес скрипку и проследил, чтобы плащ в этот раз был использован по назначению. В глубине души я был уверен, что наш климат может доконать даже закаленного океанскими бурями морского волка, и мне вовсе не хотелось, чтобы мой Антиной оказался прикован к постели жестокой простудой.
- И это наши отважные моряки! - со смехом воскликнула леди Сьюзен, едва юноша откланялся. - Мне страшно подумать, что будет, если все же, как утверждает мой ужасный муж, начнется война с Францией.
- Не хочу говорить о политике, но не могу не заметить, моя дорогая, что хотя я неизменно счастлив вас видеть, сегодня вы появились не слишком кстати.
- Вот как! Это, несомненно, куда увлекательнее политики. Не забудьте, вы обещали держать меня в курсе дела.
Разумеется, как джентльмен я обязан был сдержать данное даме обещание, и в следующие четверть часа, не пускаясь в излишние подробности, пересказал ей все то, что вам, благосклонный читатель, уже известно.
- Итак, мой дорогой маркиз, - сказала она, когда я замолк, - вижу, вы не слишком продвинулись в исполнении своих планов. Признаться, я удивлена. Я-то была уверена, что к этому сроку наш юный друг будет есть у вас из рук. Вы, верно, уже жалеете, что не воспользовались тем случаем, когда вам удалось заманить мальчика к себе. В свои зачарованные сети, - добавила она, смеясь.
- Ангел мой, к чему такая спешка? Мы Джеком такие хорошие друзья. Я мог бы воспользоваться его доверчивостью и его чувственностью и без труда заполучить его, но, согласитесь, это было бы просто нечестно. К тому же подумайте, к чему это приведет? Раскаяние, отвращение к себе, ненависть к своему соблазнителю... Нет, клянусь, этот юноша слишком хорош, чтобы, однажды насладившись им, впредь навсегда отвратить его от подобных утех. Я хочу, чтобы он был готов, хочу, чтобы любопытство и привязанность и внушенные мною идеи привели его ко мне в постель. И чтобы он был уверен, что это его собственное решение. Он позволит завести себя хоть в ад, если только будет уверен, что никто не указывает ему, куда идти.
- Ах, - сказала леди Сьюзен, - а мне-то казалось, что между мужчинами все так просто.
И что мне оставалось, кроме как начать ее горячо в этом разуверять?

12.

Безмятежные дни следовали один за другим, а я, отчасти оттого, что противился подзуживаниям леди Сьюзен, отчасти оттого, что мне и так не было скучно, что со мною случалось редко, не слишком торопил события. Скверная погода лишила охотников возможности выезжать, а также положила конец нашим с Джеком уединенным прогулкам, однако мы часто виделись на приемах в N. Несколько раз он бывал у меня, и мы играли и беседовали, оба получая от этих встреч самое искреннее, хотя и несколько различного толка удовольствие.
Однако прошу вас, благосклонные читатели, не представляйте себе, что мои радости при этом были исключительно радостями вожделения. Мой юный друг будил во мне вполне искренний интерес, он был не слишком начитан и до смешного простодушен, однако вовсе не глуп. Под тонким слоем благоприобретенных нелепостей и предрассудков я обнаружил весьма живой ум, и мне доставляло большое удовольствие видеть, как мальчик воспринимает преподносимые мною идеи. Он вовсе не всегда соглашался с каждым моим словом, мы оживленно спорили, и я не мог не замечать, что молодому человеку льстит, что в подобных спорах я рассматриваю его как равного. В общем, все складывалось самым приятным и удачным для меня образом.
Во время одного из вечеров, которые мы проводили вместе в моем доме, Джек сказал:
- Квинни говорит, я должен побывать в Адмиралтействе. Уверен, в этот раз меня примут. А если позволить им забыть о себе, то, пожалуй, так и останешься на берегу.
- Вот и замечательно, - ответил я. - Завтра я отвезу вас в Лондон
- Правда? - радостно воскликнул юноша, но тут же опомнился: - Ну что вы, это вовсе ни к чему.
- Ничего подобного, мне все равно нужно повидаться с моим управляющим. Бездельник завалил меня письмами. И вы можете остановиться у меня, это всего в четверти часа от вашего драгоценного Адмиралтейства.
- Я обычно останавливаюсь в… - начал Джек, но я перебил его, и в итоге мы договорились, что отправляемся завтра утром.

13.

Всю дорогу Джек пребывал в страшном волнении. Он вспоминал, как в последний раз был в Адмиралтействе, как сдавал экзамен на лейтенанта, рассуждал о том, что его ждет в этот раз - все это в самой беспокойной манере.
Я гладил его по руке, уверяя, что его визит пройдет самым наилучшим образом, но это не слишком помогало. Он перечислял мне корабли, на которые его могли направить, корабли на которых служат сейчас его друзья, капитанов, которые недавно получили новые назначения, капитанов, под чьим началом он служил, и под чьим началом хотел бы служить и под конец я, хотя и слушал довольно внимательно, совсем запутался в именах, рангах и названиях кораблей, подчас поразительно нелепых.
Лишь когда в полумраке за окном кареты проплыла громадная тень Виндзорского леса, Джек, утомившись от беспокойства и разговоров, замолчал и стал задумчиво смотреть в окно. Мы приближались к столице.
Я не люблю Лондон, хотя провожу там довольно много времени, сам не знаю почему. Я терпеть не мог старинный особняк моего отца, старинное здание, пережившее Великий пожар, и два года назад закрыл его и купил дом на Пэлл-Мэлл, но и его не сумел полюбить. И теперь, когда мы неслись по ярко освещенным улицам Уэст-Энда, настроение мое все больше портилось. Я посмотрел на своего спутника. Джек приник к окну кареты, разглядывая нарядную толпу, разъезжающуюся со званого вечера. Я заметил среди них майора Ф. под руку с супругой и заметил:
- Леди Паррокс дает самые дорогие и самые скучные приемы лондонского сезона.
- Почему скучные?
- Скучные гости, скучные разговоры.
- А кто устраивает веселые приемы? Вообще у них не сказать чтобы очень скучающий вид. О, это же майор Ф., он служил с моим папашей. Надо же! С ним какая-то молодая девица!
- Джек, прошу вас, не высовывайтесь в окно, - произнес я, боюсь, довольно сердито. - Это, по меньшей мере, неприлично.
- О, простите, - он с виноватым видом уселся обратно. Я коснулся его колена.
- Это вы простите меня. Я просто устал. Путешествие было довольно утомительным.
Он улыбнулся.
- Та леди с майором Ф. - его жена, - сказал я.
- Такая молодая!
- Этот брак спас ее от долговой тюрьмы. Майор заплатил кредиторам пятнадцать тысяч фунтов.
- Ого!
В этот миг карета остановилась у дверей моего дома, и этот разговор, не представлявший особого интереса для нас обоих, окончился сам собой.

14.

На следующее утро я увидел за завтраком прежде совсем не знакомого мне юного джентльмена.
Бледный от волнения и серьезный, Джек едва прикоснулся к еде. В темном застегнутом на все пуговицы кителе у него был необыкновенно строгий и неприступный вид, однако его явное беспокойство так тронуло меня, что я искренне пожелал ему удачи. Мы распрощались, договорившись встретиться во второй половине дня в Сент-Джеймс-Парке, и через полчаса я тоже отправился по делам, размышляя по дороге о сходстве флота с монашеским орденом - множество молодых мужчин, годами запертых на кораблях, похожих на уединенные, отрезанные от всего мира монастыри, строгая иерархия и исполняемый изо дня в день распорядок, странные обычаи и непонятные посторонним страсти...
Дела, которые представил мне мой поверенный, - довольно неудачно приобретенная недвижимость - совершенно отвлекли меня от этих увлекательных размышлений, отняли большую половину дня и изрядно испортили мне настроение.
Я зашел выпить чашку чая в клубе, и в курительной комнате ко мне подсел приятель. Едва мы обсудили погоду, как он заявил, что приехал в Лондон единственно затем, чтобы продать замечательного англо-арабского жеребца, и что я непременно должен его увидеть. Признаться, я очень люблю лошадей, и отправился взглянуть на него из чистого любопытства, надеясь, что это немного развеет мое мрачное настроение. Но красавец-гнедой понравился мне с первого взгляда, а познакомившись с ним поближе и обнаружив удивительно добродушный, хотя и немного игривый нрав и прекрасную выучку, я почувствовал непреодолимое желание его купить.
Я условился с приятелем, что пришлю к нему своего конюха, и если тот согласится с моим мнением, то лошадь я непременно куплю. На этом мы расстались и, взглянув на часы, я обнаружил, что уже должен быть в Сент-Джеймс-Парке.
Едва приблизившись к назначенному месту, я понял, что в Адмиралтействе моего юного друга постигло тяжкое разочарование.
- Полагаю, ваше интервью прошло неудачно, - произнес я, подходя к скамейке, на которой бедный юноша сидел, уныло повесив нос. Никогда прежде не приходилось мне видеть его таким несчастным.
- Меня даже не приняли, - тихо проговорил он. - Я проторчал там пять часов только для того, чтобы попасть в приемную, а оттуда меня выставил секретарь. Я пытался настаивать, но он сказал, что велит спустить меня с лестницы и не пускать больше на порог. Сказал, что у них нет времени на мичманов, которые…
Голос у него задрожал, и он снова опустил голову.
- Все мои друзья уже в море. Хен Дандас и Билл … и Джон Рейнер…
Дальше он продолжить не смог, и вздох, вырвавшийся из его груди, больше походил на всхлип.
"Да он и вправду плачет", - подумал я. Взяв юношу за подбородок, я заглянул ему в глаза - в самом деле, слезы грозили вот-вот перелиться через край. Будь мы наедине, трудно было бы придумать более подходящий повод для утешительных объятий, но посреди парка, полного прогуливающихся леди и джентльменов, это было совершенно непозволительно.
- Ну что вы, мой дорогой, разве стоит так огорчаться?
Он глубоко вздохнул и сердито закусил губу. Ему удалось справиться с собой, но когда он сморгнул, несколько слезинок все же скатились по щекам. Давно не приходилось мне видеть слез, проливаемых так искренне, и я, признаться, был тронут его горем.
- Пойдемте прогуляемся. Мой доктор говорит, что моцион - лучшее средство от хандры.
Мы медленно побрели вглубь парка, к прудам.
- Простите, - тихо проговорил Джек.
- Ну что вы, мой дорогой, вам не за что извиняться. Кстати, как зовут этого секретаря, который так жестоко обошелся с вами?
- Вильям Терренс. "Покупайте ваксу, молодой джентльмен, - вот что он мне сказал, - и, может быть, вам еще достанется место у ворот Сент-Джеймс-Парка". Старый, грязный м-к, чтоб его черти забрали.
"Старина Вилли", - подумал я. Вильям Терренс был моим соучеником в Итоне, некрасивый молодой человек, прославившийся своим умением чувствовать, откуда ветер дует, благодаря чему до третьего курса оставался единственным воспитанником, не получившим ни одной порки. Хотя одноклассники его, конечно, старательно исправляли эту несправедливость. Впрочем, выпускники Итона, переступив порог школы, забывают все обиды и считают друг друга братьями, не иначе, на радостях от наступившего избавления.
"Но я не буду просить за тебя, мой милый Джек, - подумал я. - Мне вовсе не хочется, чтобы тебя отправили умирать от желтой лихорадки в Вест-Индию или возить каторжников в Ботани-Бей".
- Я с ним незнаком, - сказал я, - как жаль. А при чем тут вакса, про которую он говорил?
- А это есть такая песня, - ответил он и пропел:
Говорят, заключили мир.
Рад матрос таким новостям:
"Больше пушки не будут стрелять,
отправляемся мы по домам".
Адмирал сказал: "Скверная весть",
"Я в отчаянии", - сказал капитан.
"Боже мой, что мне делать теперь?" -
Зарыдал молодой лейтенант.
- Ну а если ты мичман без офицерского патента, то тебе ничего не остается, кроме как купить хорошей ваксы и идти к воротам Сент-Джеймс-Парка чистить ботинки. И если мои дела так пойдут дальше, то придется мне так и сделать.
Он печально повесил голову, но вскоре лицо его озарилось улыбкой, и он пригласил меня поддержать его на этом поприще и непременно пользоваться его услугами. Предложение весьма пикантное, если вдуматься. Я заверил его, что обязательно так и сделаю, добавив, что едва ли столь одаренный юноша надолго останется в таком печальном положении.
К тому мгновению, как мы вышли из парка, уныние Джека и вовсе иссякло, а известие о том, что вечером мы идем в Оперу, привело его в полный восторг - он никогда не был в Опере! А в каком это театре? В Хеймаркете? А разве он не сгорел? Гендель замечательный композитор! А про что это "Орландо"? В общем, он засыпал меня множеством вопросов, столь же наивных, сколь и восхищенных, и я, признаться, не нашел в себе сил, как намеревался сперва, вновь вернуть его к меланхоличному настроению, о чем позднее весьма сожалел.
Ах, сколько чудных возможностей кроется в печали и унынии, сколько вольностей может себе позволить соблазнитель под предлогом утешения - провести пальцами по щеке, утирая слезы, сжать нежно руки и, наконец, привлечь печалящегося друга в объятия. Печаль легко рождает нежность, а нежность - страсть, и дело соблазнителя лишь умело провести свою жертву по этому пути, а дальше она и сама рада будет позабыть о своих горестях и отдаться восторгам сладострастия. Однако я весьма легкомысленно упустил все эти возможности.

15.

Опера в новой постановке, которую я прежде не слышал, оказалась весьма не дурной. Не меньшим удовольствием было созерцать моего юного друга, который слушал, приоткрыв рот от восторга. Он не отрывал сияющих глаз от сцены, лишь изредка бросая сердитый взгляд на партер, где публика переговаривалась в полный голос, джентльмены и леди радостно приветствовали друг друга, флиртовали и делились последними сплетнями. Эта шумная сумятица, вполне обычная для больших представлений, оказалась в новинку для Джека, бывавшего до этого лишь на камерных концертах, где слушатели, как правило, более внимательны.
К середине первого акта шум в партере еще усилился. К обычным оживленным разговорам прибавились выкрики и свист, издаваемые группой джентльменов в пятом ряду. Орландо и Ангелика на сцене, как ни в чем не бывало, продолжали нежный любовный дуэт, но мой юный друг обернулся ко мне с возмущенным возгласом:
- Да они нарочно свистят. Вот черти!
Он поднялся и, перегнувшись через обитые красным бархатом перила ложи, крикнул:
- Эгей, вы там! Тишина на палубе!
- Тише. Тише, - я силой усадил его на место. - Сейчас их угомонят. Это джентльмены от мистера О'Рейли, директора "другого" Королевского театра.
- "Другого" Королевского театра? - удивленно спросил Джек
- Да. Это весьма забавная история. Когда три года назад Королевский театр в Хеймаркете, где мы сейчас находимся, сгорел, мистер О'Рейли получил звание Королевского театра для своего "Пантеона". Однако мистер Тейлор, директор первого Королевского театра, вскоре восстановил здание в Хеймаркете и потребовал чтобы мистер О'Рейли вернул ему права. Возможно, это дело и решилось бы быстро, но "Пантеон" поддерживает Его Величество Король Георг III, а Королевский театр - Его Высочество Принц Уэльский, и конечно, ни одна из венценосных особ не хочет уступать. Собственно, сперва спор шел только о праве мистера О'Рейли ставить театральные пьесы, но сейчас все разрослось в настоящую и войну, и вы наблюдаете еще не самую жестокую ее битву. Вот видите, ваших чертей уже увели.
Мы оба посмотрели вниз, и тут меня ожидал нежданный сюрприз. Посреди партера стоял элегантный джентльмен в нежно-голубом сюртуке с огромными лацканами. Он улыбался и махал высокой шляпой, поднося пальцы другой руки к губам в воздушном поцелуе.

16.

Это был Лоренс, герцог Д., гораздо более известный как Ленни, мой старинный друг, и когда-то давно, в дни беззаботной юности, - любовник. Вечно порхающий мотылек, слишком легкомысленный и беззаботный, чтобы хорошо себя чувствовать среди английских туманов, он проводил большую часть времени во Франции, и я понятия не имел, что он вернулся. Я рассматривал его с величайшим интересом, пока он, элегантно помахивая тросточкой и ослепительно улыбаясь, протискивался к выходу, несомненно, с намерением подняться к нам в ложу.
- Эдвард, mon cher, как я счастлив тебя видеть! Ты прелестно выглядишь, омерзительный английский климат тебе на пользу. Познакомь меня со своим очаровательным спутником.
Я представил их с Джеком друг другу. Ленни с энтузиазмом потряс протянутую ему руку, Джек учтиво поклонился и вежливо произнес:
- Ваша светлость.
- О нет, умоляю вас, зовите меня просто Ленни. Оставим эти формальности. Значит, вы моряк? Очаровательно.
Он повернулся ко мне.
- Ты не представляешь, Эдвард, какой ужасный шторм застиг нас на пути из Кале! Я так и сказал капитану: "Какой страшный шторм!". А он мне ответил: "Ну что вы, сэр, с таким замечательным свежим ветром мы быстро достигнем берегов Англии, лишь возьмем паруса на два…" Ах, я забыл, на два чего… Джек, дорогой, на два чего?
- На два рифа, сэр.
- Вот, верно, на два рифа. Но тут я вынужден был покинуть его, и вернуться в свою каюту в ужасной тревоге из-за всех этих рифов. Однако, как видите, мы добрались до Англии целые и невредимые.
- Не знал, что ты покинул Францию, Ленни. Соскучился по английским туманам?
Неожиданно по его напудренному лицу пробежала тень.
- В Париже стало немного жарко.
- Вот кто может рассказать вам о том, будет ли война с Францией, - сказал я Джеку
- Молодой джентльмен противник свобод?
Ленни уставился на Джека так осуждающе, что тот немедленно ответил:
- Никак нет. Но разве Франция не была всегда нашей соперницей, правит ли там король или эти, как их там... национальное собрание?
- Понятно, - протянул Ленни. - А ведь вы правы. В конце концов, главную роль сыграет именно то, что Англия и Франция давние враги.
- А я думал, молодому Питту не нравится дурной пример, который подают некоторые французы подданным короля Георга, - сказал я, не столько потому что меня интересовала тема, сколько ради поддержания беседы. - Они и в самом деле не слишком любезно обошлись со своим монархом.
Ленни пожал плечами.
- Разве англичан заботит судьба бедняги Людовика? Вспомните, как мы приветствовали его свержение в 1789-м. Нет-нет, на самом деле важно только то, что обе стороны желают войны. И нам, и французам, кажется, будто мы что-то выиграем. Остается только ждать хорошего повода. А французы рано или поздно его подадут. Так что год-два, мой юный друг, - произнес он, поворачиваясь к Джеку, - и мы снова начнем воевать.
- Год? - воскликнул Джек почти в ужасе. - Черт побери, так долго!
- Какая кровожадность! - засмеялся Ленни. - Но боюсь, нас ждет весьма невеселое время. Воюя с революционной Францией, мы и у себя начнем везде выискивать революционеров, принимая любую вольность за измену отечеству. Оставим этот печальный разговор.
Джек, напротив, был бы рад продолжить разговор о политике, и бросил на меня вопросительный взгляд, но я промолчал, и Ленни, отбросив серьезный тон, снова защебетал:
- Вы тоже любите музыку? Эдвард ее обожает. Как это очаровательно. Как очаровательно, когда у друзей общие вкусы. А я, увы, совершенно глух к ее чарам, - он вновь повернулся ко мне. - Так значит, Эдвард, я увижу вас обоих в "Лебеде" сегодня ночью?
- Пожалуй, нет, - ответил я. В "Лебеде" было принято демонстрировать свои победы, и я обычно не отказывал себе в удовольствии потешить свое тщеславие, но пока для этого было слишком рано.
- Ах, верно, - воскликнул Ленни, сияя улыбкой. - Там было весело лет сто назад, но нынче там одни унылые лица. "Лебедь" старомоден, как прошлогодний снег, и безнадежно скучен.
- Ленни, справедливости ради стоит признать, что все клубы безнадежно скучны.
- Вот и прекрасно, mon cher, значит, мы пойдем в самый скучный.
Он обернулся к сцене.
- Ах, они опять начинают! Бедные мои уши. Ну, не буду вам мешать, пойду, поболтаю с женой майора Ф. До встречи, Эдвард, до встречи, милое дитя.
Мой юный друг, которого, верно, уж несколько лет никто не осмеливался называть "милое дитя", проводил его негодующим взглядом. Я сжал его руку.
- Джек, прошу вас, не сердитесь. Это Ленни, а обижаться на Ленни так же бессмысленно, как обижаться на капризы погоды.
И он и в самом деле перестал сердиться, потому что зазвучала восхитительная "Se mi rivolgo al prata", а эта ария в состоянии вытеснить из вашего сердца все страсти, кроме блаженного восторга, если только вы, как мой юный друг, чувствительны к музыке.

17.

Естественно, Ленни не дал мне возможности ускользнуть после окончания представления. Он поджидал у выхода из ложи, подхватил нас под руки и повел сквозь пеструю толпу к дверям. Подхваченные этой неумолимой стихией, мы оказались в Стрэнде под элегантной вывеской паба "Охотник", в котором заседал "Самый скучный клуб"
"Самый скучный клуб" был заведением не столь вызывающим, как "Лебедь". Здесь вы вряд ли встретили бы настоящих "молли", готовых за полгинеи подарить вам ночь сладких утех. Здесь сумасшедшие священники не венчали влюбленных джентльменов, объявляя их мужем и женой до самой смерти или насколько те пожелают, никто не носил женских платьев, и можно было быть уверенным, что тебя не ждет никаких приятных сюрпризов в виде прелестного юноши, усевшегося без спросу к тебе на колени.
На первый взгляд тут и вправду было скучновато. Сюда приходили те, кто предпочитал не рисковать своей репутацией, просто для того чтобы провести вечер с другом или завязать новое знакомство, неважно, надолго или всего лишь на одну ночь. Для демонстрации намерений здесь существовала сложная и непонятная непосвященному система сигналов, и хотя многим в Лондоне было известно, что представляет из себя "Самый скучный клуб", загляни сюда нанятая вашим недоброжелателем ищейка, ей не нашлось бы, чем поживиться, - самый обычный клуб, в котором джентльмены с достатком собираются выпить по бутылке портвейна и поговорить о политике, охоте и скачках. Именно такая обыденная картина предстала нашим глазам, когда Ленни, склонившись к уху Джека, торжественно прошептал: "Добро пожаловать в "Самый скучный клуб!"
Джек повернулся, разглядывая богатую, но не вычурную обстановку и публику, расположившуюся на диванах, у бильярдных и карточных столов, и почти сейчас же воскликнул:
- Ух ты! Это же лейтенант Деррек, я служил с ним на "Эвридике", - он радостно улыбнулся худощавому джентльмену, одиноко стоявшему у окна. - Вернее он теперь капитан. Капитан Деррек!
Звонкий голос Джека слышен был, верно, по всей зале. У бедного капитана Деррека вытянулось лицо. Возможно, он был не особенно рад встретить товарища по плаванию, однако вернее было бы предположить, что он попросту не желал быть увиденным в таком месте. Восточное окно, светлый шейный платок - он несомненно искал приключения на одну ночь, бедняга. Внешность его можно было бы назвать приятной, если бы война и морская стихия не оказали на нее свое губительное воздействие. Лицо его обветрилось и потемнело от солнца, а когда он двинулся к нам навстречу (притвориться, будто он не слышал, как его звали, ему бы уже не удалось), стало заметно, что он хромает на левую ногу.
- Эээ… Обри? Джек Обри? "Эвридика" в 1787?
- Так точно, сэр.
Капитан Деррек обвел нас изумленным взглядом, особенно задержавшись на Ленни. Наконец, немного опомнившись, он протянул юноше руку, которую тот энергично потряс.
Джек несколько смутился, представляя нас друг другу, но справился с задачей вполне достойно, и в конце произнес:
- Сэр, разрешите вас от всей души поздравить с назначением! Говорят, "Пегас" отличный фрегат.
Уныние капитана как рукой сняло.
- О да. Прекрасный. А вы, Обри?
Энтузиазм Джека угас так же стремительно, как вспыхнула радость капитана.
- Я сдал экзамен на лейтенанта, сэр, но…
- Ваше назначение не подтвердили. Понимаю. Я бы с радостью взял к себе, но увы… Знаете, эти протекции. Все три лейтенанта уже назначены. Очень жаль.
- Я понимаю, сэр. Спасибо, сэр, - смущенно проговорил Джек. - Вы не подумайте, у меня и в мыслях не было…
- Очень жаль, - повторил капитан Деррек, задумчиво рассматривая Джека, и пригласил нас выпить портвейна.
Мы вполне мило говорили ни о чем, пока Джек, порозовевший после третьего стакана портвейна, не спросил:
- Капитан Деррек, а это правда, что вы служили у адмирала Худа в битве при островах Святых?
На это капитан, засияв, как начищенная медь какой-нибудь корабельной пушки, ответил:
- Да, я имел честь быть в составе призовой команды на "Ville de Paris".
После чего оба моряка оказались безнадежно потеряны для беседы. Временами они вспоминали о нас с Ленни и принимались терпеливо объяснять флотские термины, однако вскоре вновь увлекались, и начинали сыпать фразами вроде "в 7:45 французы открыли по нам огонь", "ветер зашел к югу, и мы смогли выйти на них с наветра", "флагман вывесил сигнал повернуть оверштаг" и прочими непонятными простым смертным подробностями.
- Я упаду в обморок, если еще раз услышу что-нибудь про бортовой залп или преимущество в ветре, - прошептал Ленни мне на ухо, и воскликнув: "Мы отойдем, дорогие мои", на что оба моряка ответили отсутствующими улыбками одержимых фанатиков, увлек меня к небольшому диванчику у окна.
- И тем не менее, я обожаю моряков, - произнес он. - Какое чудо! Где ты его нашел?
- На охоте, в N.
- Ах, ну вот, теперь ты должен признать, что охота не столь уж бесполезное занятие. А как поживает наша дорогая Сьюзен?
- Неотразима, как всегда. И как всегда полна идей, - я кратко рассказал ему историю нашего пари.
От восторга Ленни едва не подпрыгнул на месте.
- Ах, что за женщина! И как? Ты выиграл? - он повернулся туда, где сидели Джек и капитан Деррек, и тут же сам ответил: - Нет, еще нет. Эдвард, - он наклонился к моему уху и заговорщицки протянул, - позволь мне помочь?
- Нет, мой дорогой, - я засмеялся. - Я предпочитаю охотиться в одиночку. Загонная охота не в моем вкусе.
Ленни с разочарованным видом откинулся на спинку дивана.
- Тогда тебе стоит быть настороже. Возможно, кто-то собирается поохотиться в твоих владениях.
Капитан приказал подать уже третью бутылку портвейна, часть которого ушла на то, чтобы нарисовать на столе карту сражения. Под влиянием выпитого лицо капитана раскраснелось, а глаза Джека ярко засверкали. Однако я мог бы поспорить на что угодно, что капитан совершенно забыл о первоначальной цели своего визита в клуб, и воспоминания об участии в славной победе вдохновляют его гораздо больше, чем близость очаровательного юноши.
Так или иначе, я вдруг понял, что совершенно бесполезно трачу время, которое мог бы проводить с гораздо большим удовольствием. С нежданной легкостью я увел Джека от капитана Деррека, которому, судя по взглядам Ленни, предстоял вовсе не скучный вечер.
На прощание Ленни поцеловал меня в щеку и тихо произнес:
- Передай Сьюзен - я ставлю пять гиней на ее победу в пари. И все равно я желаю тебе удачи. Прощайте, милое дитя, - он протянул юноше руку.
Джек сдержанно поклонился.

18.

По дороге Джек развлекал меня, напевая запомнившиеся отрывки из арий, мы о чем-то рассеянно болтали, но признаться, мне не терпелось скорее оказаться дома.
- Вы ведь не откажетесь от чашки горячего чая, мой дорогой? - спросил я, когда мы наконец-то вошли в прихожую.
Чай нам подали в маленькой гостиной. Мой юный друг уселся на диван, лениво откинувшись на спинку. Похоже, долгий день немного утомил его. В мягком свете свечей, задумчивый и сонный, он являл собой картину, весьма приятную для глаз, и, как вы понимаете, мысли мои были далеко не невинными, я уже намеревался подняться и сесть рядом с ним, но он вдруг спросил:
- А это ваш друг, герцог Д., он ведь?… - в его голосе зазвучало смущение. - Я понимаю, не очень хорошо задавать такие вопросы, но он ведь…
- Отдает предпочтение своему собственному полу, вы это хотите сказать?
- Ну, в общем да.
Признаться, меня несколько раздосадовало это стыдливое бормотание.
- Для, того чтобы говорить о подобных развлечениях, существуют вполне определенные слова, - сказал я, каюсь, не без сарказма. - А почему вы спрашиваете? Вы питаете к этому отвращение?
- А? Да нет, наверное. Никогда об этом не задумывался. Вы не подумайте, я не такой наивный, я все же с двенадцати лет на флоте, но как-то не всегда поймешь, и…
Я подумал, что сейчас весьма подходящий случай, чтобы задать прямой вопрос, ответ на который, если можно так выразиться, определит всю мою дальнейшую стратегию.
- А сами вы?
Юноша залился краской и поспешно выпалил:
- Нет-нет, никогда!
- И вы никогда не испытывали гм… любопытства?
- О, на этот счет, - воскликнул он, - есть замечательная поговорка: "Кошка сдохла от любопытства, да здравствует кошка"
Я приподнял бровь, и юноша продолжил с несколько меньшим энтузиазмом:
- Или что-то вроде того. В любом случае, это против военного устава.
- Против военного устава, мой друг, совершение определенного акта. Но, насколько я могу себе представить, существует немало других, не запрещенных законом способов, которыми джентльмены могут доставить друг другу удовольствие.
Юноша воззрился на меня с интересом, и я видел, что он не прочь услышать подробности хотя бы из простого детского любопытства. И все же вопроса, который я ждал, не последовало. Вместо этого он спросил:
- Но на кой черт это нужно на суше, не понимаю?
Сладострастие твердило мне, что вовсе не словами следует отвечать на подобные вопросы, но, оценив весь ход разговора и прислушавшись к собственному охотничьему чутью, я понял, что стоит мне совершить неверное действие, как добыча уйдет в нору и охота моя окончится ничем. Пусть лучше мой юный друг потомится от любопытства.
- Вы несомненно правы. Впрочем, некоторые находят в этом особое удовольствие. Мне как-то попался текст одного восточного поэта, который утверждал, будто тот, кто познает любовь мужчины, никогда больше не пожелает женщину. Но, несомненно, у каждого свои вкусы. Если вернуться к вашему первому, так робко заданному вопросу, тот же Ленни находит удовольствие, как с мужчинами, так и с дамами. Однако, - я бросил взгляд на напольные часы, - уже поздно, а нам завтра предстоит долгая дорога. Спокойной ночи, мой друг.
Мы разошлись по комнатам, и я предоставлю вам самим, благосклонные читатели, вообразить себе те проклятия, которыми я осыпал Ленни и его несвоевременное появление, ворочаясь без сна в своей одинокой спальне.

19.

На следующее утро я поднялся довольно для себя рано и, надеясь застать Джека спящим, прошел в его комнату. Но мой юный друг уже умывшийся и одетый, стоял на балконе, наблюдая утреннюю жизнь улицы Пэлл-Мэлл, самой богатой улицы самого богатого города мира. Он был так зачарован открывшейся перед ним картиной, что не заметил моего присутствия и я, взглянув вниз, понял, что приковало его внимание.
Юные служанки, несущие с площади Ковент-Гарден букеты цветов - поздние розы, хризантемы, нежные ирисы, которые должны были этим вечером украсить платья красавиц на балах в Альмаке. Парикмахеры и портные, ювелиры и парфюмеры, спешащие к своим заказчикам, - кружева из Фландрии, китайский шелк, все благоухающие тайны парижских мод. Молочницы и кондитеры с кувшинами свежих сливок и булочками к утреннему кофе. Сонм младших божеств, поднимающихся на Олимп, они переняли от своих господ манеру одеваться ярко, и разноцветные камзолы, юбки и ленты даже в тусклом свете осеннего солнца, едва пробивающегося сквозь туман, создавали ощущение карнавала - иного, необыкновенного, праздничного существования.
Всадник, вероятно, счастливый любовник, потерявший счет времени и слишком поздно покинувший ложе страсти и теперь опасающийся быть узнанным, закутанный в черный плащ, пронесся сквозь пеструю толпу.
Вся эта процессия воистину должна была показаться волшебной юному созданию, не видевшему ничего, кроме монотонной, скудной жизни военного корабля и не менее тусклого, пусть и более комфортного существования английских джентри. Как мне всегда представлялось, чудеса заморских стран доступны морякам почти столь же мало, как людям, всю жизнь не покидавшим своего родного города. Что они видят? Лишь морские порты, которые едва различаются языками и цветом кожи туземцев, но одинаковы по сути своей, будь то Дувр, Бомбей или побережье Бразилии. Я поклялся, что непременно возьму юношу с собой в Гранд Турне. Вряд ли его заинтересуют древние развалины или прах давно почивших царей и поэтов, но яркие краски и ароматы Италии, молодое вино Испании, блестящие оперы европейских столиц должны вызвать его искренний восторг. Мое воображение тут же нарисовало мне множество упоительных мгновений, которые могло принести это путешествие.
Самыми невинными из них я поделился с моим юным другом за ланчем, и он с живостью поддержал этот разговор, что впрочем не помешало мне догадаться, что он не принял мое приглашение всерьез. Благодаря легкому характеру Джек уже почти забыл о своей вчерашней неудаче в Адмиралтействе и был полон уверенности, что следующий его визит туда пройдет с куда большим успехом. И кто же решится покинуть Англию накануне войны, сулившей столько захватывающих возможностей - слава, высокие чины и призовые деньги?

20.

В несколько часов я уладил оставшиеся в городе дела, и мы отправились обратно - из серого и унылого Лондона в осеннюю идиллию Суррея. Сначала мы мирно беседовали, передавая друг другу фляжку с бренди, потом Джек задремал, а позднее и я, сам того не заметив, убаюканный плавным движением кареты, погрузился в сновидения, признаться, весьма приятные. Проснулся я оттого, что Джек тряс меня за плечо. Я открыл глаза и обнаружил, что уже стемнело.
- За нами уже четверть часа следуют двое конных. Судя по всему, бандиты, сэр.
Джек говорил совершенно спокойно, в голосе его не было и тени испуга. Я выглянул в окно. Незнакомый стук копыт примешивался к рыси нашей усталой пары и звуку колес. Я почти не сомневался, что Джек прав в своем предположении - разбой был самым обычным делом в нашем славном королевстве, а эта дорога, ведущая из столицы в западные графства, всегда привлекала изрядное число охотников за чужими кошельками. И хотя мои соотечественники обожают твердить о благородстве наших разбойников, мне тут же вспомнилась печальная судьба кузена леди Сьюзен, который не только потерял карету с лошадьми и всей поклажей, но и был тяжело ранен, и только преданность слуги, который донес его на своей спине до ближайшей фермы, спасла его жизнь. Знал я и несколько случаев, когда путешественники и вовсе не достигали назначенного места.
И именно потому, что дорога ночью была опасна, будь эти всадники мирными людьми, они либо гнали бы лошадей, чтобы быстрее добраться до дома, либо окликнули бы нас, чтобы ехать вместе.
Пожалуй, это приключение могло кончиться весьма неприятно. Наши лошади сильно устали, и преследователям не составило бы труда догнать нас. Я разозлился на себя за то, что не стал останавливаться и менять лошадей и за страх, холодной ладонью сжавший мне сердце. Мне совершенно не хотелось показывать моему юному спутнику, невозмутимо смотревшему на меня и явно ждавшему указаний, что я напуган.
Я открыл ящик под сиденьем и вынул оттуда пару пистолетов.
- Вы умеете с ними обращаться?
Юноша возмущенно взглянул на меня.
- Ах, конечно, конечно, простите. Джек, я собираюсь поговорить с ними. Зарядите пистолет и оставайтесь здесь.
Карета остановилась, и я выскочил на дорогу, Джек вопреки моей просьбе тоже спрыгнул на землю и встал за моим плечом, я услышал, как клацнул взведенный курок. Пожалуй, это было разумно, пусть видят, что нас двое.
Пейзаж как нельзя лучше подходил для ночного ограбления - слева и справа тянулись пустынные поля, залитые лунным светом, чуть впереди начиналась дубовая роща, облетевшие деревья тянули к небу черные ветви. Вдалеке темнели развалины монастыря. Двое бандитов, закутанные в плащи, видимо, удивленные нашим появлением, остановились ярдах в тридцати от нас и замерли в нерешительности.
- Сдавайтесь, - наконец, хрипло произнес один из них.
- Отдавайте деньги, и мы пощадим вашу жизнь, - сказал второй.
Нужно было, наконец, хоть как-то действовать, и я заговорил. Не знаю, кого мне стоит благодарить, Господа или Дьявола, но голос мой звучал удивительно спокойно.
- Послушайте, вы можете попробовать приблизиться к нам. Я застрелю одного из вас, а мой товарищ второго. Мы оба прекрасно стреляем, но даже если кто-то из нас промахнется, у кучера тоже есть пистолет.
Бандиты оставались на месте. Злость вновь закипела в моей груди, и я почти желал, чтобы они попытались напасть. С каким удовольствием я пустил бы пулю в лоб любому из этих мерзавцев! Но вместо этого тот, что заговорил первым, развернул лошадь и поскакал по дороге прочь. Его товарищ неуверенно посмотрел на нас, потом на своего удаляющегося напарника, и с грязными ругательствами последовал за ним.
"Тем лучше", - подумал я и вернулся в карету.
- Это был очень смелый поступок, - воскликнул Джек, усаживаясь напротив меня. Признаюсь, искренний восторг, звучавший в его голосе, был мне весьма приятен.
- Ну что вы!
- Они могли выстрелить в вас. У того, что справа, было два пистолета.
- Ни к чему бояться этой черни. Жалкие отбросы, настолько бесполезные, что не могут найти иного способа добыть себе пропитание, кроме как выйти на большую дорогу.
Он сдвинул брови.
- Это солдаты. Или моряки. Может быть, они ничего не смыслят в мирных делах, но стрелять наверняка умеют. И если у них есть сообщники, я бы на их месте расположился в той роще чуть впереди.
- Это чернь, - повторил я, - и трусы. Полагаю, они нас больше не побеспокоят.
Однако про себя я признал, что юноша совершенно прав, мои действия были не самыми разумными и возможно он прав так же и относительно сообщников, которые могли притаиться в роще. Я оставил пистолеты лежать на сиденье и приказал кучеру ехать поживее и не жалеть лошадей, а потом, улыбнувшись, повернулся к своему спутнику.
- Полагается ли мне награда за наше героическое спасение от разбойников? - спросил я.
- Конечно! - засмеялся Джек. - Но какая?
- Не знаю. Скажем, дружеский поцелуй.
Мой юный друг удивленно моргнул. Но поверь мне, благосклонный читатель, я испытал истинное торжество, когда мгновение спустя он без всякого кокетства наклонился вперед и прижался горячими губами к моей щеке.

21.

Не вполне заслуженный героический ореол, которым окружило мою фигуру в глазах Джека это злополучное происшествие, установил между нами еще более доверительные отношения. Сердце мое полнилось ликованием. Судите сами, благосклонный читатель, - на моей стороне было искреннее расположение юноши, и я был уверен, что мне вскоре удастся укрепить так кстати обнаружившиеся ростки его любознательности. А уж тогда для того чтобы добиться задуманного, мне останется лишь протянуть руку. Однако я погрешил бы против истины, если бы сказал, что ход моих мыслей остался таким же, каким был в начале интриги. К собственному удивлению я мало-помалу начал привыкать к неторопливости этого долгого приключения, а то, что поначалу казалось мне досадными помехами и неудачным стечением обстоятельств, начало, пожалуй, приносить своеобразное удовольствие. Итак, не забывая о конечной цели своего предприятия, я от души наслаждался происходящим.
Вспомнив о недавнем разговоре с встреченным в Лондоне приятелем, я, как и намеревался, послал к нему конюха, посмотреть лошадь. Мой верный Брэдли вернулся в полном восторге. Послушать его, так жеребец обладал всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, и единственным смертным, имевшим право оседлать это совершенство, мог быть разве что сам принц Уэльский. Подозреваю, восторг его до некоторой степени подогревал портвейн, употребленный в трактире по дороге домой, и мне даже пришлось дважды обрывать его несколько сбивчивые излияния. Но так или иначе, решение было принято, а за остальным дело не стало - через два дня лошадь оказалась в моей конюшне.
К вечеру того же дня мне нанес визит мой юный друг. После чая, по установившейся привычке, я сел за пианофорте, а он взял скрипку. Мы сыграли две или три пьесы, но я видел, что мысли его заняты вовсе не музыкой, а настроение вовсе не соответствует удивительно ясному дню за окном.. Когда он в очередной раз спутал ноты, я не выдержал и спросил, в чем причина его уныния.
- Завтра снова выезд, - отозвался Джек и вздохнул, опустив скрипку на колено. - Сезон скоро закончится, а я и на двух охотах не побывал…
Искреннее горе в его голосе прозвучало для моих ушей слаще небесного хора. Не будь я христианином, клянусь, я по обычаю древних греков воздел бы руки к небу и возблагодарил всех богов, которые словно нарочно сговорились споспешествовать моим устремлениям. Ведь пока я искал повода половчее заговорить о новой приманке, которую приготовил для своего юного друга, тот с присущей ему милой бесхитростностью избавил меня от хлопот.
- Думаю, я знаю средство помочь вашему несчастью, - сказал я и поднялся из-за пианофорте. - Идемте.
Я не поэт, и не могу сказать, что это меня печалит, однако в моменты, подобные этому, признаюсь, я иногда жалею, что не владею искусством подбирать изящные слова и сплетать их в воздушные гирлянды. Ибо простыми словами вряд ли можно описать ту бурю восторга и благодарности, которая обрушилась на меня, когда я сказал Джеку, что дарю ему свое новое приобретение.
Я заранее велел Брэдли оседлать лошадь, поскольку намеревался предложить Джеку отправиться на ней домой.
И разумеется, именно этот момент юноша выбрал для того чтобы усомниться в том, уместно ли будет ему принять такой подарок.
- Лорд Эдвард, - сказал он, с видимой неохотой отнимая ладонь от рыжевато-коричневой, словно дорогое виски, шеи лошади. - Право же, я… Вы…
Вид его лучше всяких слов говорил о том, что он на самом деле не столько собирается отказаться от подарка, сколько хочет, чтобы его убедили его принять. И кем, в конце концом, я был, чтобы противиться желаниям столь очаровательного создания?
- Ни слова больше, - решительно сказал я и положил руку ему на плечо. - Какие церемонии могут быть между друзьями. Ведь мы друзья, не так ли, Джек?
При этих словах он бросил на меня такой взгляд, что, верьте мне, лишь с превеликим трудом я подавил желание немедленно заключить его в отнюдь не дружеские объятия.
- В конце концов, если вы не желаете принять бескорыстный дар, утешьтесь мыслью, что я делаю это из эгоистических побуждений, - предложил я.
И когда мой Аполлон вполне предсказуемо нахмурил золотистые брови, я объяснил:
- Я уже говорил, что не люблю охоту. А охотничьи выезды без вас, друг мой, и вовсе невыносимы.

22.

Я, разумеется, не солгал Джеку, однако справедливости ради надобно добавить, что не последняя из причин, по которым я не люблю охоту, состоит в том, что все охотничьи выезды назначаются безбожно рано. Поднявшись с первыми лучами солнца, я без всякого аппетита выпил кофе, несправедливо отругал Джорджа за якобы плохо вычищенный сюртук и вообще пребывал в самом скверном расположении духа. Но когда я выехал за ворота, прохладный воздух взбодрил меня. Бледное осеннее небо было удивительно ясным - на востоке еще можно было видеть нежно-розовые краски зари, иней лежал на пожухшей траве и тонко похрустывал под копытами моей лошади, неповторимый свежий аромат заставлял дышать полной грудью. Я был совершенно очарован этим морозным утром, и как это часто делают любители поспать, дал себе клятву подниматься пораньше, чтобы впредь не пропускать всех радостей авроры.
На место я прибыл, когда охота уже была в сборе. Леди Сьюзен в восхитительной бледно-серой амазонке беседовала с Джеком и мистером М., благообразным пожилым джентльменом. Юноша оживленно что-то рассказывал, одновременно пытаясь призвать к порядку своего нового скакуна, стремящегося свести более близкое знакомство с вороной кобылкой леди Сьюзен. Леди слушала его с самым внимательным выражением, что несколько меня насторожило, а едва я приблизился, воскликнула:
- Ах, вот и вы, маркиз! Мистер Обри как раз рассказывал о вашей поездке в Лондон. На вас напали разбойники! Какая волнующая история.
- Пустяки, пустяки, - сказал я, про себя отметив, что непременно нужно научить Джека поменьше болтать. Его искренность и беспечность, конечно, очаровательны, но могут сослужить и ему, и мне скверную службу. Интересно, о каких еще лондонских приключениях успел рассказать Джек? И кому из присутствующих?
Сегодняшний выезд был не слишком многочисленным: кроме уже названных присутствовали еще несколько знакомых и полузнакомых леди и джентльменов, гостей и соседей.
Они обменивались бодрыми репликами о погоде, лошадях и собаках, обычными для таких собраний. В их голосах звучала братская теплота, столь свойственная людям, поднявшимся ни свет ни заря и готовым подвергнуть себя еще целой череде неудобств ради общего увлечения. Несомненно, таким образом они пытаются поддержать друг друга в правильности принятого решения - в конце концов, если столько достойных и уважаемых людей готовы терпеть лишения ради того, чтобы принять участие в охоте, значит, в этом занятии наверняка что-то есть. Я обменялся со всеми положенными приветствиями и присоединился к этой нелепой беседе. Вскоре охота отправилась.
Выжлятники погнали свору в глубь большой рощи, к примеченной накануне норе, в которой должна была отдыхать от ночных трудов бедная лисица, а мы остались на опушке в ожидании, когда они выгонят зверя на нас.
- Великолепное животное, - тихо произнесла леди Сьюзен, незаметно кивая в сторону Джека. - Я имею в виду лошадь. Надеюсь, подарок заслуженный,
- Это не подарок, это просто дружеское одолжение, - улыбнулся я.
- Ах, маркиз, - она сокрушенно покачала головой, но что она собиралась сказать дальше, я так и не узнал, потому что раздался басистый лай гончей, напавшей на след. К нему присоединились голоса остальных собак.
- Они нашли лису! - громко воскликнул Джек, от волнения привставая на стременах и страстно вглядываясь в гущу деревьев.
- Какая наблюдательность! - шепотом съязвила леди Сьюзен, но и ее жадный взгляд был устремлен туда, откуда приближался заливистый лай.
Еще несколько минут прошли в напряженном ожидании, лишь удивительно слаженный хор своры становился все ближе и ближе и вот, наконец, на опушку вылетел лис, он испуганно огляделся и помчался - яркий и стремительный - прямиком через поле. Вслед за ним появились гончие. Пестрым потоком они вытекли из леса и подгоняемые возгласами выжлятников "Талей-о! Талей-о!" устремились вслед за лисом, который уже успел выиграть добрых четверть мили.
- Талей-о! - пронзительно закричала леди Сьюзен, поворачивая лошадь и пуская ее в галоп.
- Талей-о! - крикнул Джек, и вслед за ним этот клич подхватила вся охота.
И мы понеслись стремительным галопом по тронутому инеем полю вслед за несчастным одиноким лисом.
Но у меня, как вы помните, была своя собственная добыча, и я внимательно следил за тем, что делает мой юный друг. Азарт погони мгновенно захватил его, но слишком решительная и жесткая манера править лошадью немного сбила его коня с толку, и сперва они отстали от остальных. Джек сердито нахмурился, и я едва удержался от того, чтобы посоветовать ему ослабить повод. Но подобное замечание было бы, конечно, неуместным и оскорбительным. Наконец они с лошадью начали понимать друг друга, и вскоре, пустившись в галоп, Джек легко нагнал прочих охотников, а потом и леди Сьюзен, которая на своей удивительно резвой вороной кобыле держалась впереди. Я еще вчера решил, что во время охоты не буду ни в чем отставать от своего юного друга, и тоже послал своего жеребца вперед.

23.

Оставляя в стороне прочие особенности лисьей охоты, нельзя не сказать, что ее непременная часть - резвый галоп через поля и рощи, - не оставит равнодушным никого, кто умеет держаться в седле. А если ваша лошадь достаточно хороша, и вы умелый всадник, то, слившись с нею в единое существо, в кентавра, вы летите, наслаждаясь ни с чем не сравнимым чувством скорости и свободы. И этой дикой всепоглощающей радости отдавались сейчас все участники охоты. Мы мчались через седое от инея поле, подгоняя еще полных сил лошадей хлыстами и шпорами, заставляя их бежать со всей скоростью, на какую они были способны. Размеренный топот копыт, крики охотников, звучный хор гончих сливались в странной, пугающей гармонии, и мы неслись вперед и вперед - шумная, неистовая кавалькада, дикий гон старинных легенд.
Мы трое - леди Сьюзен, Джек и я - оказались впереди остальных. Перед нами лишь пестрая стая гончих летела по следу давно уже исчезнувшего из виду лиса. Но вдруг согласный лай сбился и захлебнулся, собаки заметались, рассыпались в разные стороны, не зная, куда бежать дальше.
- О нет! - воскликнул Джек, осаживая лошадь. - Они потеряли след! Черт возьми!
Остальные охотники тоже перешли на шаг, кто-то разочаровано, кто-то с видимым облегчением. Пикер протрубил в рожок, подзывая отставших. Выжлятники растянули свору по полю широкой дугой в надежде снова взять след, а я подъехал ближе к моему другу.
- Боже мой, боже мой! - шептал он, еще охваченный жаром погони, окидывая поле горящим взглядом. - Как я хочу поймать его. Вы не поверите, я уже два года не был на настоящей охоте.
- Не сомневаюсь, вам сегодня повезет, - сказал я.
- Ох! Нельзя так говорить! - воскликнул он. - Сплюньте три раза.
- Надеюсь, вы не обидитесь, если я не буду этого делать.
- Нет, нет. Но как бы я хотел вам поверить! - он улыбнулся и ласково похлопал своего скакуна по шее. - Умница. Никогда не было у меня такой резвой лошади.
Он одарил меня взглядом, полным искренней благодарности, и я улыбнулся в ответ.
Вскоре гончие вновь взяли след, и снова мы трое оказались впереди, и если сама охота меня захватывала не так, как моих спутников, то эти импровизированные скачки пробудили мой азарт. Я наконец пустил в дело хлыст, и вскоре оказался лидером нашей кавалькады и торжествующе посмотрел на оставшегося позади Джека. Тот засмеялся и пришпорил свою лошадь. В это мгновение гончие резко повернули вслед за начавшей петлять лисицей, и я помчался наперерез, надеясь приблизиться к ним еще больше. Между двумя полями возвышалась высокая каменная изгородь. Я, не задумываясь, послал лошадь вперед. Прыжок и несколько восхитительных мгновений полета... Оказавшись по другую сторону, я обернулся - и тут же проклял свой азарт и поспешность. Как несложно было догадаться, подождать, пока грум откроет ворота, Джек счел ниже своего достоинства.
Трудно было представить более неумелый прыжок. Юноша так страстно желал быстрее преодолеть препятствие, что совершил в пылу погони самую глупую ошибку, "прыгнул" прежде лошади, приподнявшись в седле и подавшись вперед, совершенно нарушив всю гармонию прыжка.
Несколько ужасных мгновений я был уверен, что сейчас жеребец завалится на передние ноги, перевернется через голову, и оба, лошадь и всадник, будут мертвы или страшно искалечены. Но каким-то чудом лошадь сохранила равновесие, и Джек, хотя едва усидел в седле, кажется, вовсе не успел понять, какой опасности только что избежал.
- Эге-гей! Чего же вы ждете? - прокричал он, проносясь мимо меня, и я снова пришпорил свою лошадь, испытывая невероятное желание, к досаде моей абсолютно неосуществимое, догнать глупого мальчишку и хорошенько надрать ему уши.
Краем глаза я заметил, как безупречно, как будто без малейшего усилия перелетела через изгородь вороная леди Сьюзен, и что следующему всаднику повезло меньше.
И снова неистовая скачка! Упоительные минуты сливались в часы, и сквозь горячку погони уже начала проступать усталость. Пена клочьями летела с боков лошадей. Мы потеряли нескольких охотников - кто-то безнадежно отстал, кто-то вылетел из седла. Изможденный преследованием лис все больше петлял, но никакие его хитрости не могли сбить с толку умелую охоту леди Сьюзен. Расстояние между лисом и гончими все сокращалось, и вот наконец свора настигла его и накрыла неумолимой волной. Несколько мгновений - и жизнь несчастного создания была прервана клыками беспощадных псов. Мой юный друг, леди Сьюзен и я по-прежнему обгоняли других охотников, но заметив, что все наше действо приближается к кровавой развязке, я пропустил своих спутников вперед, и теперь они оба с новым рвением устремились к центру событий. Возможно, лошадь леди Сьюзен была менее выносливой или просто удача была сегодня на стороне Джека, но он первым с громким возгласом въехал в гущу беснующейся своры, отгоняя собак ударами хлыста, и ему, согласно охотничьим правилам принадлежала добыча. Пикер отрубил хвост от истерзанного тельца и протянул его моему юному другу. Тот торжествующе поднял хвост над головой, и пикер пронзительно затрубил в рожок. Охота завершилась.
Мы с леди Сьюзен первыми подъехали к Джеку с поздравлениями. Лицо юноши сияло кровожадным дикарским восторгом, удивительно заразительным. Но наша неистовая амазонка была крайне раздосадована тем, что не ей досталась честь первой победы, и когда Джек с неожиданной галантностью высказал восхищение ее охотой, она лишь заметила, что ему стоит благодарить меня за великолепную лошадь и более никого, после чего довольно неучтиво развернулась и подъехала к пикеру, чтобы обсудить, куда мы направимся дальше.

24.

Не буду утомлять вас дальнейшими описаниями, скажу только, что в тот день мы загнали еще одну лисицу и охота, не омраченная ни дождем, ни ушедшим в нору зверем, была сочтена на редкость удачной. На измученных лошадях, сами усталые и проголодавшиеся, мы начали разъезжаться. Сперва леди Сьюзен в сопровождении своих гостей и прислуги исчезла за черной рощей, потом разъехались по домам соседские джентльмены, и наконец на дороге в N. мы остались втроем - мой юный друг, мистер М. и я.
Джек все еще пребывал в самом приподнятом настроении, и так как мистер М., поглощенный беспокойством о своих ушибах, вызванных неудачным падением, был довольно рассеян, я естественным образом оказался его единственным собеседником, и наша беседа велась в той очаровательном интимном тоне, который установился между нами последнее время.
Я пригласил его пообедать со мной, но, увы, он должен был сопровождать домой мистера М. Джек подъехал ко мне так близко, что коснулся плечом моего плеча, и прошептал мне на ухо:
- Квинни и так мне голову оторвет. Она просила меня присмотреть за отцом, не давать ему прыгать через изгороди.
Я улыбнулся.
- Боюсь, она едва ли могла найти более неподходящего человека, чем вы, мой ангел.
Мистер М., добрейший джентльмен, уверял, что он вполне доберется до дома сам, но Джек оставался непреклонен. Однако несмотря на праведность намерений, едва мог скрыть свое разочарование от преждевременной разлуки со мной. Мы условились, что непременно увидимся сегодня вечером на приеме у леди Сьюзен, и я отправился домой, хотя и смертельно усталый, но весьма довольный охотой, которая доставила мне гораздо больше удовольствия, чем я рассчитывал, и не менее довольный и прочими обстоятельствами.
Если прежде мой юный друг мог посчитать меня человеком далеким от забав, подобающих настоящему джентльмену, то теперь я, несомненно, вызвал его искренний восторг своим умением держаться в седле, разбираться в лошадях и собаках и прочими достойными восхищения качествами. И это восхищение, и доверие, и благодарность должны были послужить плодотворной почвой для моей интриги. Теперь юноша сочтет истиной то, что я говорю, даже если мои слова будут расходиться с тем, чему учили его прежде, а жар юности и сладострастие сделают все остальное. Я был уверен, что победа, в которую почему-то не верил мой старинный друг Ленни - дело нескольких дней.

Конец первой части

Часть вторая

Библиотека