Океан непознанного
Undiscovered oceanФандом: Master and Commander
Автор: Shalott
Переводчик: Saint Olga
Бета: DieMarchen
Категория: слэш
Персонажи: Stephen/Jack
Рейтинг: R
Жанр: романтика
Примечание автора: сюжет опирается на канон, но происходит в неком неопределенном времени ближе к середине цикла.
Дисклаймер: настоящий рассказ является работой фан-фикшена и не имеет целью получение прибыли или нарушение авторских прав.
Внимание! Публикация данного перевода на каких-либо сайтах без ведома переводчика не разрешается.
...Я кажусь себе ребенком, играющим на берегу океана,
который то и дело радуется, найдя ракушку красивее или камешек глаже обычного,
а тем временем океан непознанных истин простирается рядом со мною.
Сэр Исаак Ньютон- Тшш, ради всего святого, лежи спокойно, - голос Стивена, ровный и уверенный, унял смятение, охватившее его было, когда он услышал шум прибоя. Джек прекратил попытки сесть. Голова болела, и горло тоже; утреннее солнце зло резануло глаза, когда он попытался их открыть. Губ коснулась влага, он начал жадно пить раньше, чем понял, что это кокосовое молоко, прямо в скорлупе, и что лежит он на песке.
Он позволил себе снова опустить голову Стивену на колени, закрыл глаза под успокаивающей, прохладной ладонью.
- Голова просто раскалывается, - сказал он. - Что случилось? Что с "Глочестером"?
Неуверенная пауза объяснила ему все прежде, чем Стивен заговорил:
- Боюсь, с ним все кончено. - Руки Стивена не дали Джеку подняться. - Друг мой, пока достаточно, сделать действительно ничего нельзя. Попейте еще и отдыхайте.
Только на следующее утро ему стало лучше настолько, что он сумел подняться на ноги и осмотреться в новом их пристанище. Берег был усеян обломками и разбитыми бочонками, а вдалеке он различил кусок бизань-мачты "Глочестера", каким-то образом застрявший на рифах. Белый клок паруса одиноко реял по ветру.
- Больше никто не выжил? - глухо спросил Джек. Стивен взглянул на него с удивлением.
- Вы не помните? - Джек качнул головой. - Вы приказали спустить шлюпки, когда стало ясно, что мы идем прямо на рифы. Думаю, большая часть команды отплыла прежде, чем корабль разбился. Погода была ясная, они, верно, уже на полпути к гавани.
Джеку оставалось только поверить ему на слово; сам он ничего не помнил о шторме, да и о том, что происходило после того, как затонул "Incroyable", имел самые смутные представления - помнил лишь, что в сражении они лишились штурвала.
Он позволил Стивену отвести себя обратно под тень пальм. Они подкрепились плодами манго, немного недозрелыми, и мякотью кокоса.- Я имею все основания предполагать, что завтра удастся набрать яиц на том конце пляжа, - сказал Стивен. - У бурых пеликанов, Pelecanus occidentalis, сейчас как раз период период гнездования, я видел, что они устроились там, за скалами. В бухте есть также черепахи. Думаю, голодать до прибытия спасателей нам не придется.
Джек пробормотал что-то в знак согласия, не слишком вдумываясь в услышанное; его желудок неодобрительно отозвался о скудной трапезе, не насытившей его толком. Лишь несколько часов спустя, когда его головная боль сошла на нет вместе с гаснущими лучами заката, он задумался над словами Стивена.
- Стивен…
Рядом зашуршало, и пальцы Стивена с легким беспокойством тронули его щеку:
- Вам нехорошо?
- Нет, нет, все в порядке. Стивен… со шлюпок видели, что мы выбрались на сушу?
- Думаю, нет, - сказал Стивен после недолгого раздумья. - Мачта, утащившая нас за собой, рухнула в сторону берега и мне кажется, корабль заслонил нас. А к тому времени, как мы оказались на берегу, они были уже слишком далеко.
- Вот как, - сказал Джек и выглянул из пещеры. Луне оставалась еще четверть до полнолуния, в ярко-белом сиянии перед ним расстилался океан - гладкий, спокойный и пустынный. Он раздумывал, стоит ли скрывать от Стивена правду, чтобы хоть на время избавить его от лишних тревог, но смысла в этом было мало: вскоре он сам бы все понял. Джек сказал:
- Друг мой, они не пришлют спасателей. Корабль выбросило на рифы, он разбился в щепки - нас наверняка считают погибшими.
- А. Значит, мы забыты на необитаемом острове. Понятно. Навсегда?
- Нет-нет, вряд ли. Славные укромные пещерки вроде этой, много зелени, недалеко от морских путей - какой-нибудь капер или рыбак рано или поздно заплывет сюда, я уверен, - сказал Джек, нисколько не преувеличивая свою уверенность. - Но сейчас сезон штормов, и мы слишком далеко от гаваней, чтобы сюда добрались маленькие суда. Я не стал бы ждать спасения раньше зимы. Нам придется собрать все, что можно, из обломков, сделать запасы и приготовиться к долгому ожиданию.
Прибоем большую часть обломков принесло в бухту, а прозрачные, спокойные воды ничем не грозили даже неумелому пловцу. Стивен сумел в одиночку принести несколько бочек пресной воды, остававшихся на плаву, а когда он наконец признал, что Джек достаточно поправился, чтобы нырять, со дна были извлечены не только солидные запасы еды, в том числе несколько бутылок, бережно хранимых Килликом, но и рулоны парусины, и инструменты.
Тревожиться из-за нехватки еды не приходилось: остров изобиловал птицами, черепахами, фруктами и зеленью, и они могли не прикасаться к корабельным припасам без особого на то желания. С водой дела обстояли хуже: они жадно высматривали в небе дождевые облака, пока Стивен, блуждая по острову в погоне за представителями местной фауны, не набрел в самом его сердце на укрытый в пещере прудик пресной воды.
Располагая большими запасами древесины, оставшейся после крушения, они - вернее, Джек, потому что из Стивена плотник был никудышный - без труда соорудили себе крышу над головой. Однако Джек не льстил себе надеждой на то, что их хижина выдержит даже самый слабый ураган - а он мог грянуть в любую минуту. Воздух день ото дня набухал влагой, ветер едва дул; Джек каждое утро и каждый вечер тревожно вглядывался в горизонт, высматривая признаки пермены погоды, и сетовал на утрату барометра. Он не находил себе места, пока Стивен в погоне за большой черепахой, которая, как он надеялся, привела бы его к своему гнезду, не обнаружил пещерку, больше похожую на трещину в вулканической породе. Они вымели песок, устлали пол пальмовыми листями и сухой травой и получили убежище от непогоды.
Разнообразных припасов было в избытке, знания и мастерство обоих помогали извлекать из них всю возможную пользу, и они уже готовы были счесть скуку своим злейшим врагом, когда - на четвертую неделю их пребывания на острове - разразился первый шторм, показавшийся после череды однообразных дней почти желанным.
Он обрушился на остров с юга, и даже с берега Джек видел валы, перехлестывавшие через риф на двадцать футов. Они разделили с таким трудом собранные припасы на три части, и каждую спрятали в скалах на разных концах острова, чтобы, даже если одна погибнет, другие уцелели. Быстро управившись, они взяли парусиновое покрывало, бутылку бренди, жаркое из пеликана и забрались в низенькую, с гладкими стенами, пещеру.
Это был уютнейший вечер; они лежали головами к выходу, опираясь на локти, ели руками и передавали друг другу бутылку. Завывал шторм, закрученный ветром ливень превратил мир снаружи в размытое пятно, но под выступом скалы, завернутые в парусину, они были прекрасно защищены от непогоды.
Через некоторое время Стивен принялся лениво размышлять вслух о том, как спасаются от шторма птицы. Слушая его без особого внимания, Джек, убаюканный доброй половиной бутылки, задремал с приятным ощущением недолгой свободы от всех забот. Вскоре его разбудило, хоть и не до конца, некое интуитивное ощущение завершения шторма. Дождь хлестал по-прежнему, но больше не пытался пробраться в их убежище, падая плотными водяными полотнищами. Стивен прижимался к нему, уложив голову ему на плечо, слегка шевеля губами.
Разум Джека был окутан бренди и дремотой, и мысли разбредались. Он смутно ощущал свое легкое возбуждение, приятно прохладное и освежающее прикосновение ночного воздуха к лицу, бедро Стивена, прижатое к его чреслам. Он инстинктивно подался навстречу, выше натягивая одеяло на плечи и снова закрывая глаза.
Стивен подвинулся ближе, что-то пробормотав, и его теплое пахнущее вином дыхание, коснувшись шеи Джека, вызвало у того глубокую эротическую дрожь. Блаженная истома улетучилась, и он окончательно проснулся, осознавая, что совершенно недвусмысленно трется о ногу Стивена.
От ужаса он лишился дара речи. К пущему его стыду, возбуждение его не спало ни на йоту, и он не смел шевельнуться, боясь нанести еще большее оскорбление. Стивен немедленно проснулся и, моргая, смотрел на него; его бледное лицо сперва приняло вопросительное выражение, которое заметно переменилось, когда он понял, что произошло. Джек отвел глаза, ни слова не говоря. Такие чувства он испытывал, стоя перед трибуналом; и так же ощущал близость неминуемого унижения и позора.
- Тшш, радость моя, ничего страшного, - сказал Стивен; Джек едва понял смысл слов, оглушенный накатившим облегчением от того, как мягко и ласково они звучали. Он пытался придумать шутку, что угодно, чтобы прервать тишину и освободить себе путь к отступлению, когда Стивен наклонился ближе и поцеловал его. При этом бедро его двинулось вперед, и Джек шумно втянул воздух, обнаружив, как тесно они прижимаются друг к другу.
Удивительно, как мала оказалась разница, по крайней мере, в поцелуях. Стивен брился только этим утром, так что на щеках его не было щетины; и хотя его рот был сильнее, шире, губы оказались мягкими. А руки Стивена знали многое; в их искусности Джек не раз убеждался и раньше, но никогда им не находилось столь интимного применения. Почти сразу Джек откликнулся с таким энтузиазмом, что отказываться от продолжения после этого не имело смысла, даже если бы он все еще думал об отказе.
Он на мгновение встревожился, когда Стивен перевернул его на спину и оказался между его ног. Несмотря на долгую карьеру на флоте, его представления о том, как на парктике осуществляется содомия, были крайне поверхностными, а эта поза, представлявшаяся женской, невольно тревожила; он напрягся. Но Стивен вновь поцеловал его и сказал:
- Ну право, Джек, как ты мог подумать?- с любовью и весело; и Джек засмеялся и позволил Стивену прижать себя к полу.
Далее все шло так чудесно, как только могло; легкость, звучавшая в этих словах, лишала остававшиеся сомнения всякого смысла. Когда Стивен склонился над ним, Джек обнаружил преимущества новой позы. Он поймал бедра Стивена и задал направление движениям, не стесняемый весом Стивена, ахая от прикосновений исследующих его тело рук - ничего подобного при занятиях любовью он прежде не испытывал.
Он бы не назвал это восхитительным: слишком плотское, слишком примитивное, но зато это давало полное удовлетворение, тем более мужчине в полном расцвете сил, который восемнадцать месяцев провел без всякой надежды на получение удовольствия иначе, как из собственных рук. Они со Стивеном чувствовали друг друга настолько, что ни одно движение не пропало впустую: вместе, в одном темпе, они и к финалу пришли одновременно, с разницей едва ли в секунду. И даже потом, когда наслаждение угасло, они разом провалились в глубокий спокойный сон, успев обменяться полудюжиной слов и воспользоваться пропитанным остатками бренди уголком парусинового покрывала.
Утром гармонии чувств изрядно поубавилось. Поначалу Джек был удивлен и даже рассержен тем, что Стивен не проявлял ни раскаяния, ни гнева, а принял ночную опрометчивость как должное. Джек истолковал это в том смысле, что Стивен ждал чего-то подобного, считая, видимо, такие стремления присущими то ли всем флотским вообще, то ли Джеку в частности, и это вместе с собственным Джека стыдом выводило его из себя. Как только они встали, он пробормотал что-то и поспешил удалиться, якобы чтобы проверить, целы ли их припасы.
Однако пока он обходил укрытия, каждый раз обнаруживая, что припасы цели и невредимы, его негодование постепенно улеглось. Он пришел к выводу, что в данных обстоятельствах всерьез оскорбиться значило сделать их положение совершенно невыносимым. В таком свете реакция Стивена оказывалась не бестактной, а взвешенной и хорошо обдуманной. От этой мысли злость на Стивена прошла, но дальнейшие размышления привели его к безрадостному выводу: даже если бы Стивену произошедшее было противно, он вынужден был подчиниться, иначе ему грозила бы неприятная сцена.
Тщетно Джек твердил себе, что у него и в мыслях не было настаивать. Он слишком ясно осознавал, что переступил грань приличий, не говоря о законе, и поставил своего друга в немыслимое положение. Он вернулся в маленький лагерь, сейчас находящийся в беспорядке, в крайне унылом расположении духа, чувствуя, что необходимо извиниться, но не представляя, как об этом заговорить.
Но Стивен не дал ему возможности попробовать. Занятый ремонтом разрушенной хижины, он издали окликнул Джека и немедленно дал ему несколько поручений. Когда позже Джек предпринял еще одну попытку объясниться, он пресек ее на корню.
- Нет, друг мой, не надо, слышать этого не хочу. Очевидно, что на нас обоих лежит равная ответственность, но в любом случае ты придаешь этому слишком большое значение. Никакого преступления не совершено, и даже удивляться тут особенно нечему - два человека с обыкновенными инстинктами, здоровая пища, свежий воздух, отсутствие тяжкой физической или умственной работы - вот и все.
Джек легко позволил себя убедить, не в последнюю очередь потому, что в вопросах медицины и анатомии Стивен был для него вторым авторитетом после господа Бога. Узнав, что их поведение нельзя расценивать как содомию, он успокоился, а когда Стивен прочитал лекцию о пользе подобной разрядки скапливающихся в организме жидкостей, он готов был признать содеянное необходимым с точки зрения медицины.
Вскоре они нашли в сундуках, выкинутых на берег штормом, свои скрипку и виолончель. Оба инструмента страшно отсырели, а камень, пробивший бок сундука, продырявил и виолончель; но, высохнув на тропическом солнце, инструменты вполне могли оказаться годными. Джеку это показалось добрым знамением, подтверждавшим, что они не прогневили небеса; настроение его улучшилось. Вечером он даже смог спокойно лечь рядом со Стивеном, хотя раньше собирался спать за порогом хижины, чтобы не повторить свой проступок. Ночь минула без происшествий, и на следующий день на душе у Джека совсем полегчало; история не забылась, но перестала ежеминутно занимать его мысли.
Первые трудности появились несколько дней спустя: погода держалась почти ясная и нежаркая, все, что разрушил шторм, было восстановлено, новые запасы сделаны, пещерка-убежище устроено настолько уютно, насколько это возможно, и ничто не требовало их внимания. Даже Стивен потерял вкус к прогулкам по острову и изучению его флоры и фауны, которая была столь же однообразной, сколь и изобильной.Такое затишье бывало и раньше, и они проводили его за беседами и игрой в шахматы, вырезанные из обломков дерева. Но на этот раз между ними возникло неожиданное напряжение, заставшее обоих врасплох и оказавшееся весьма мучительным. Они взялись было за инструменты, но дерево еще не просохло.
Время тянулось медленно; они съели легкий ужин, включавший, однако, блюда на любой вкус, и сдобрили его выпивкой. Джек достал из запасов бутылку рома, и Стивен не сказал ни слова, хотя обычно, стоило одному предложить откупорить бутылочку, второй возражал, что их стоит приберечь для особого случая. Поначалу это казалось удачной мыслью: они оба едва не уснули над кружками, и перебрались в хижину, только чтобы упасть на лежанку и отключиться.
Но было очень рано, и переменившийся к ночи ветер разбудил шумный прибой. Они лежали в темноте без сна, отчетливо ощущая присутствие друг друга, пока Джек наконец не позвал:
- Стивен...
Он сразу же стушевался, но и тишины было достаточно:
- Да, друг мой, - глухо прозвучал ответ.
Сезон штормов продолжался, но сильных ураганов было немного; дни шли за днями однообразно и спокойно. Снова звучали скрипка и виолончель. Их голоса стали хриплыми, зато исполнение делалось все лучше, потому что музыканты, имея немало свободного времени, посвящали практике многие часы. Стивен ежедневно наблюдал за некоторыми видами птиц, а Джеку приходилось выслушивать его объяснения; а в спокойные ночи они лежали на берегу, завернувшись в парусину от песчаных клещей, и следили за движением небесных сфер.
Поначалу они занимались любовью лишь изредка. Стивен никогда не делал первого шага, и Джек не знал, как это расценивать - как завуалированный упрек или как уступку его чувствам. Стивен никогда не отказывался и ясно демонстрировал, что получает удовольствие, иначе ничего подобного не происходило бы вовсе, однако зачастую эта неуверенность удерживала Джека от каких-либо действий.
А потом в черепашьей кладке, избежавшей по настоянию Стивена котелка с кипятком, начали вылупляться малыши, и Стивен три ночи подряд провел на берегу, наблюдая, как они выкапываются из песка и ползут к океану. Когда последний добрался до цели, Стивен, не помня себя от восторга, забрался в хижину, разбудил дремавшего Джека и набросился на него, не удосужившись спросить согласия - к их общему удовлетворению.
После этого они перестали стесняться. Здоровые потребности Джека ни в коей мере не уменьшились в период вынужденного воздержания, Стивен отвечал ему решительной взаимностью, и вскоре это стало происходить ежедневно. Они по-прежнему избегали содомии - таким образом Джек мог считать, что не преступает закона - зато Стивен, с его любопытством и отсутствием скромности, старался попробовать все возможное за пределами этого ограничения. Джек подчинялся ему с некоторой опаской, не уверенный, что имеет право наслаждаться этими вариациями.
Очень часто они рано уходили в хижину и лежали в тесном, теплом полумраке. Стивен обнаружил склонность поддерживать беседу во время акта, мог и часто оттягивал достижение пика, прижимая Джека к себе, чтобы поддерживать возбуждение, и медленно, мягко целовал его, дразнил, пока Джек, потеряв терпение, не доводил дело до конца.
- Возможно, это род мести, - лениво сказал Стивен однажды в ответ на его жалобный вопрос; они лежали, расслабленные, неровно дыша, блестя от пота с ног до головы, и он гладил Джека по щеке. - С первых дней нашего знакомства ты таскаешь меня с места на место в абсолютно бессмысленной спешке - абсолютно бессмысленной в значительном большинстве случаев, - поправился он, когда Джек попытался возразить. - Потому неудивительно, что я хотел бы продлить хоть что-то подольше, пока могу.
Он повернулся на бок и заснул, а Джек лежал без сна, осмысливая это "пока могу". С тех пор как они оказались здесь, он редко вспоминал о мире за пределами острова, но сезон штормов близился к концу, и вскоре им предстояло внимательно следить, не появится ли поблизости судно. Когда же оно появится, - а он имел все причины быть в этом уверенным, - и они вернутся к цивилизации, это должно будет закончиться; конечно, оно закончится. Об ином исходе и речи быть не может, и он ни минуты не будет сожалеть.
Внезапно он вспомнил о Софи. Его природные склонности не предполагали постоянства, и он не испытывал серьезных угрызений совести, когда хаживал налево, будучи далеко от дома и жены, хотя заботился о том, чтобы Софи не прознала об этих его похождениях. Когда он давал себе труд задуматься, то извинял себя тем, что у мужчин все иначе, и пока сердце его не участвует в измене - а оно действительно не участвовало - он не ощущал клятвы нарушенными.
Прежде ему не приходило в голову, что в отношениях со Стивеном он изменил этому принципу. Вопрос о том, насколько укладывается - вернее, не укладывается - в рамки благопристойности то, что они с ним делают, не оставлял места размышлениям о сердечной привязанности; теперь же он отбросил эту мысль, но далось ему это нелегко. Разумеется, Стивена он видел вовсе не в том свете, что Софи; отношение к одному и к другой нельзя было и сравнивать. Он попытался улыбнуться, вообразив Стивена в качестве жены, и ему это даже удалось, когда он представил его за ведением хозяйства, вспомнив свойственную ему неаккуратность. Но улыбка была слабой и, как только он задремал, истаяла, оставив лишь тревожную складку между бровей.
На их сигнальный костер приплыло вест-индийское рыболовное суденышко, "Артемида". Половину команды в лице капитана судна (второй половиной был его сын) не слишком обрадовала необходимость пожертвовать частью свободного места ради их спасения, и они не упускали его из виду ни на минуту, боясь, что он развернется и уплывет. Они переоделись в приличную одежду, сохраненную специально, чтобы создать более благоприятное впечатление. Недружелюбие капитана не позволило им взять с собой ничего, кроме свертка бумаг, которые Стивен спрятал под одеждой.
Их воскресение из мертвых вызвало в точности такую реакцию, которую они предполагали: потрясение, изумление, восторг. На их удачу в порту Св. Киттс как раз оказался ЕВС "Вихрь", направлявшийся в Англию с дипломатической почтой, и капитан Бентон с превеликим удовольствием согласился взять их на борт; в банке им любезно предоставили аванс в счет невыплаченного жалованья, а два офицера, снимавшие комнаты на постоялом дворе близ доков, согласились потесниться, перебравшись на время в одну.
Постелей было две. После минутного колебания Джек, так ничего и не сказав, улегся на ту, что ближе к окну. Стивен тоже промолчал - он не проронил ни слова за весь день - и вытянулся на второй. Он успел раздобыть перо, бумагу и новую тетрадь, и вновь зазвучало тихое поскрипывание, знакомое, хотя и давно не слышанное. Комната была просторнее, чем все те, которые им довелось делить прежде, и не качалась на волнах, иначе им могло бы показаться, что они уже на корабле; остров быстро стирался из памяти.
Джек обладал способностью моряка спать, когда и где получится, но на этот раз сон не шел; перо скрежетало о бумагу, мерцание свечей пробивалось сквозь веки. Без сомнения, Стивен писал заметки о брачной жизни черепах и о своих проклятых Pelecanus occidentalis.
- Бога ради, перестанешь ты наконец? - сказал Джек, и едва удержался от еще многих готовых сорваться слов, устыдившись вспышки гнева.
Перо остановилось; книгу отложили; Стивен задул свечу. Теперь Джеку были слышны доносившийся снаружи тихий шелест волн, приглушенный шум улицы; через окно доносился едкий запах доков. В темноте Стивен встал и подошел к нему, возвышаясь над кроватью.
- Радость моя, - сказал он, - мы собирались слишком спешно. Могу ли я просить о поцелуе напоследок?
Вместо ответа Джек схватил его за руку и притянул к себе на мгновение. На очень долгое мгновение. Когда он оторвался от губ Стивена, тот еще немного постоял, склонившись, у кровати, дыша неровно и тяжело. Потом его пальцы скользнули между пальцев Джека, и он вернулся на свою кровать.
- Спокойной ночи, друг мой, - тихо сказал он. Джек сам не знал, как ответил ему, сдавленным голосом, не понимая, откуда взялась острая боль в груди, и отвернулся к стене.
По истечении шести месяцев, проведенных на суше, в конторах юристов, в беготне взад-вперед по всему Лондону, он наконец мог назвать себя живым не только по ощущениям, но и по закону. На самом деле его дела стоили ему куда меньше хлопот, чем можно было ожидать, поскольку чуть ли не впервые за всю его жизнь оказались в порядке: Софи неплохо управлялась с деньгами (сказать по правде - лучше, чем ее муж), и, несмотря на свою скорбь, сумела воспользоваться сочувствием окружающих к молодой вдове, а также трофейными деньгами за "Incroyable", чтобы выпутаться из тех проблем, которые он ей оставил.
Сейчас она спала, свернувшись клубочком, рядом с ним. Она до беспамятства обрадовалась его возвращению, и с тех пор так и льнула к нему. Он тоже был счастлив оказаться дома, снова быть с ней, видеть детей; она была хороша, как всегда, и их взаимные чувства стали глубже, чем когда-либо; но тем не менее он просыпался ночами, тоскуя по звуку прибоя и теплому телу Стивена, вытянувшемуся рядом, и их тихим беседам. Он никогда прежде не вспоминал одну любовницу в постели другой, и теперь чувствовал себя мерзким лгуном, тем более что Софи так самоотверженно старалась отвечать его желаниям.
Он заглядывал в Адмиралтейство так часто, как позволяли приличия, и судьба оказалась к нему благосклонна - вскоре он получил новое назначение - "Зимородок". Завтра утром Джек должен был отправиться в Дувр. Разрываясь между угрызениями совести, чувством долга и собственными желаниями, он в конце концов написал письмо, и ответ пришел, хотя и с небольшой задержкой: Стивен поплывет с ним. За эти полгода они едва виделись. Стивен заглядывал несколько раз в самом начале, по приглашению Софи, но оба они чувствовали неловкость. Вскорости он совсем исчез: как подозревал Джек, это было связано с выполнением очередного деликатного поручения на суше - и вернулся совсем недавно.
Джек остро ощущал исчезновение легкости и свободы из их отношений, и все же надеялся возродить их во время плавания. Путешествие из Вест-Индии было слишком напряженным, без малейшей возможности для уединения, а по возвращении они оба потонули в делах. "Зимородок" был красивым фрегатом, с двумя каютами на корме, и одна из них предназначалась Стивену.
Искушения Джек не боялся: все было окончено. Ему казалось, что для того, чтобы наладить их отношения, нужно всего лишь приятное плавание, желательно с хорошим сражением по пути. Это прекрасно сплачивало команду, и он не видел причин, почему это не сработало бы и в личных отношениях. К тому же он припомнил их давнюю ссору - теперь казавшуюся бессмысленной - и как легко они примирились, когда двинулись в путь на "Fanciulla": Стивен склонялся над ним в лазарете с любящей заботой, и так легко было поймать его руку и прошептать извинения. Вспомнив это, Джек улыбнулся в темноте и немедленно заснул.
Стивен прибыл в день отплытия, поздно, и Джек едва успел поздороваться с ним, поглощенный снаряжением корабля и заботами о команде и припасах. Когда, удовлетворенный сделанным, он вернулся на корму и заглянул в каюту на подветренной стороне, Стивен дремал в гамаке, полуодетый: рука небрежно лежит на одеяле, на коленях книга.
Джек прислонился к притолоке и смотрел на него. Того животного влечения, которое тянуло его к хорошеньким женщинам, не было: Стивена трудно было назвать красивым, даже если бы Джек был склонен обращать внимание на мужчин. Его пристрастие было благоприобретенным, и если не поддаваться, оно, несомненно, пройдет. Как хорошо снова плыть со Стивеном на одном корабле...
Стивен открыл глаза и улыбнулся, пробормотав его имя. Джек вдруг понял, что почти касается губами его губ; опомнившись, он отшатнулся, стукнулся головой о балку как последняя сухопутная крыса, и выругался.
Стивен избавил его от неминуемых скрытых насмешек команды и извлек щепки прямо в каюте, при свете фонаря. Под его рукой Джек напряженно замирал, краснея от стыда, и едва дождался, пока он сотрет струйку крови, прежде чем начать:
- Стивен, уверяю тебя, я не... я не собирался… ничего такого…
- Не надо, избавь нас от этого, ради всего святого, - нетерпеливо ответил Стивен, и добавил с долей черного юмора: - Должен сказать тебе, радость моя, что, не надеясь, что мы продержимся хотя бы до Гибралтара, я полагал, что мы успеем отдать швартовы.
Оборванный на полуслове, Джек счел нужным возмутиться:
- Не вижу повода для легкомыслия. Говорю тебе совершенно серьезно, я никогда… никогда не предложил бы… ничего подобного.
Он всячески подыскивал обтекаемые выражения, поглядывая на дверь и не забывая о дурной привычке Киллика - подслушивать.
- Друг мой, прости, - тихо сказал Стивен. - Я буду серьезен... я должен говорить открыто. У меня нет причин отказываться, кроме практических соображений, однако их, и это подтверждает история человечества наичная с дней цветения Эдема, никогда не было достаточно, чтобы обуздать чувства. Но если твои чувства совпадают с моими, так продолжать мы не можем.
Джек поднялся и решил поискать поддержки у графина.
- И что же ты предлагаешь нам делать? - сказал он, не оборачиваясь, сердито и явно испуганно. - Что мы можем поделать?
Стивен ответил жестко:
- Мне очень жаль, Джек, но ты должен отправить меня на берег. Мне не стоило принимать твое приглашение; я надеялся, что если ты удержишься, то и я справлюсь - но ни то, ни другое невозможно.
Безотчетно зная, что время вечернего прилива еще не ушло, Джек испытал сильнейшее желание немедленно приказать "Зимородку" выйти в море. Справившись с собой, он резко сказал:
- Бога ради, Стивен, что за ерунда. Мы тысячи лиг проплыли вместе без этого ... и еще проплывем. Стоит лишь попытаться...
- Поверь мне, не получится, - сказал Стивен, подходя ближе, голос его, едва громче шепота, был полон чувств. - Можно подавить сиюминутное желание, даже очень сильное; но сосуществовать в замкнутом пространстве, зная о взаимности другого, не имея иных выходов чувствам, и так - в течение многих месяцев? Взрыв неизбежен, он наверняка произойдет в наихудший из возможных моментов, опасный, если не гибельный - и где мы тогда окажемся? Джек, друг мой, я не смогу видеть... стать причиной... - голос его оборвался.
На это Джеку отвечать было нечем, и, конечно, он не мог силой удержать Стивена на борту, тем более по такой причине -одно это уже было бы позором. Но потерять его, так... и навсегда...
- Боже, это невыносимо, - сказал он в полном отчаянии, не собираясь даже произносить это вслух, и обернулся.
Стивен встретил его такой же страстью. Они торопливо сдернули с себя то немногое, что нужно было снять, чуть медленнее избавились от остального, и упали на койку Джека. Она была слишком узка, и когда все было кончено, оба почувствовали, насколько на ней неудобно. Они переместились за стол в обеденной каюте, одетые только в мятые рубашки и белье, и с тоской смотрели друг на друга, не желая начинать разговор.
Оба окаменели, когда в каюту внезапно заглянул Киллик. У Джека в горле пересохло настолько, что он онемел; тяжело сглотнув, он хотел было приказать стюарду убираться, но тот уже ухватил его штаны, валявшиеся на полу и залитые вином, которое они по неосторожности опрокинули, и удалился сам, громко бормоча под нос: "А об ужине ни словечка, а ведь шесть склянок уже, и что с вещами вытворяют, их и так уже на люди надевать стыдно..."
После его ухода они не двинулись, не сводя глаз с закрывшейся за ним двери.
- Неужели он не догадался? - наконец едва слышно сказал Стивен.
- Мы друг с другом никогда не церемонились. Смею утверждать, что он видел нас обоих в куда более непристойном виде, - ответил Джек. - К тому же Киллика это не заботит, раз кок тут ни при чем.
Эта фраза показалась бы загадочной всякому, кто не знал о дурной славе кока; мгновение спустя Джек осознал неуместность сравнения и покраснел. Стивен тактично воздержался от замечаний.
- Разумеется, я представить не могу ни одного из наших спутников в качестве доносчика, - сказал он. - Но одних разговоров будет достаточно; можешь счесть меня подозрительным занудой, но в этом вопросе я не стал бы доверять ни единой живой душе.
- Бог с тобой, Стивен, разве мы дадим повод для разговоров? - сказал Джек. - Мы же не собираемся... - он торопливо подыскал замену невольно пришедшему на ум неприличному выражению, готовому сорваться с языка, - ...творить непотребство на капитанском мостике, или позволить застать нас врасплох.
- Нас только что чуть не застали, - резковато заметил Стивен.
- Ничего подобного, - сказал Джек. - В этот час Киллик едва ли станет заглядывать в каюты, а дверь была чуть ли не нараспашку. - На это Стивен не нашел, что возразить, и Джек порадовался маленькой победе.
- Друг мой, я не желаю расставаться с тобой так, пусть даже мне предложат весь мир взамен, - сказал он, потянувшись, чтобы поймать ладонь Стивена в свою. - Давай попробуем еще раз. Мы объяснились... в будущем мы воздержимся...
- Ни за что. Нет, душа моя, послушай, - сказал Стивен, - я не поставлю и двух пенсов на наше воздержание. Что бы мы ни предприняли, первейшей необходимостью для нас будет осторожность, и строжайшая. Только за закрытыми дверьми, как можно тише, быстро, и с большими перерывами, во избежание усиления желания.
От такого прямого изложения Джек покраснел до корней волос и на минуту потерял дар речи. Одно дело - действовать сгоряча, но эти хладнокровно спланированные действия выглядели совсем иначе, и его совесть громко возмущалась ими, хотя прежние его прогулки налево ее едва задевали.
Его чувства отразились у него на лице, и Стивен с печалью взглянул на него:
- Несомненно, это отвратительно, но, друг мой, если хотя бы неверный слушок коснется ушей наших врагов, поверь мне, они не упустят шанс заполучить меня в свою власть, если не уничтожат нас немедленно. Но я не должен был вовсе предлагать такое; умоляю, прости меня.
От жестоких слов Стивена Джек, наконец, ощутил в полной мере ужас выбора, осознал, чем рискует: Софи и дети, позор и унижение, даже трибунал; а с другой стороны - лишь рука в его руке, Стивен, сидящий напротив, взъерошенный и усталый. Чувство долга требовало от Джека отказаться от него, высадить его на берег и никогда больше не встречаться.
- Нет, - сказал Джек, когда Стивен попытался высвободиться, и крепче сжал его ладонь. - Боже святый, Стивен, твой план выглядит мерзким и низким, но я уверен, что все будет не так ужасно, как ты расписал, и я скорее дам отрезать себе руку, чем потеряю тебя.
Стивен помолчал, глядя на их соединенные руки, и наконец чуть улыбнулся и посмотрел на Джека с глубочайшей любовью и нежностью:
- Что ж, друг мой, пусть мы и поступаем неразумно, мы не раз так рисковали прежде, - сказал он.
На Джека волной накатило нелепое... название "счастье" мало подходило для этого головокружительного, искристого чувства, дикого облегчения, и он громко рассмеялся:
- Нет, мой милый, - сказал он. - Мы всего лишь выбираем меньшее.
