Замкнутый круг
Фандом: Hornblower
Автор: DieMarchen
Категория: джен
Персонажи: Горацио Хорнблоуэр, Уильям Буш
Рейтинг: PG-13
От автора: ООС, конечно, но в шестой книге ("Все по местам!") Горацио вел себя так отвратительно, что мне смертельно хотелось сделать с ним что-нибудь в этом духе. Отрывки диалога Уильяма и леди Барбары взяты из романа Форрестера дословно.
Дисклаймер: настоящий рассказ является работой фан-фикшена и не имеет целью получение прибыли или нарушение авторских прав.
Архивы: все работы размещены с разрешения авторов. Если вы хотите разместить находящиеся на Tie-mates материалы на своем сайте или использовать любым другим способом, предполагающим публичный просмотр, пожалуйста, свяжитесь с авторами по адресам, указанным в их профиле.
Juxian Tang,
с благодарностьюЛунная дорожка на черной воде сверкала как... "Серебро, - мрачно подумал Хорнблауэр. - Кому первому пришло в голову, что это похоже на серебро? Скорее, на ртуть. Или на фольгу".
Он оглядел судно, проверяя, все ли в порядке. Он был бы даже рад найти повод для недовольства. Возможно, это помогло бы перестать, наконец, перебирать в памяти ужасы недавнего прошлого - сражения с "Нативидад" и последней встречи с Эль Супремо - и обвинять себя, столь же беспощадно, сколь и бесплодно, во всех трагических случайностях, предотвратить которые вряд ли было в его силах. Однако усердная команда и расторопный первый лейтенант этого повода ему не давали.
"Лидия" поднималась и падала на невысоких волнах, оставляя в темноте за кормой белеющий пенный след. Паруса светились при луне. У гакаборта виднелся стройный высокий силуэт леди Барбары. Должно быть, она стояла там уже довольно долго, потому что в теплом воздухе был разлит тонкий вербеновый аромат ее духов.
Рядом с ней кто-то был - Хорнблауэр понял это, когда леди Барбара негромко рассмеялась и сказала:
- Не знала, что вы такой поэт.
- Тут поневоле станешь поэтом. Он - как Нельсон, мэм... - донесся из темноты голос лейтенанта Буша.
Хорнблауэр окаменел. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять - говорили о нем. Внутри вскипела бешеная ярость, которую не смягчило даже сравнение с лордом Нельсоном.
Он осторожно, очень медленно повернул голову. Буш стоял, заложив руки за спину. Твердо очерченный его профиль в лунном свете был - хоть на монете чекань.
- Я был бы вам так благодарен, мэм, если бы вы попробовали немного его развеселить, прошу прощения, мэм. Думаю, его надо немного отвлечь. Думаю, вы бы могли, уж извините меня, мэм.
- Я попытаюсь, - сказала леди Барбара, - но я не думаю, чтоб мне удалось то, что не удалось вам. Капитан Хорнблауэр никогда не обращал на меня особого внимания, мистер Буш.
Горацио стиснул зубы. Этого еще не хватало. Тон их беседы глубоко уязвил его, ибо означал, что достающаяся ему такими усилиями бесстрастность на самом деле весьма эфемерна.Он чувствовал себя, будто лунатик, неожиданно проснувшийся на краю крыши. Если бы он и впрямь был тем, кем хотел казаться, никто не посмел бы говорить о нем так... так нежно и доверительно.
Обругать даму (даже мысленно) воспитание не позволяло, а потому черный шквал капитанского раздражения обрушился на ничего не подозревающего Буша.
Жизнь на корабле шла своим чередом. Ветер, ко всеобщей радости, держался устойчивый. Внимание команды делили между собой Джерарад, отвечавший за артиллерийские учения, и Буш, гонявший матросов на реях. Обязанности свои он исполнял безукоризненно, придраться было, как обычно, не к чему, и Хорнблауэр огрызался на него без всякого повода, за что ненавидел себя еще острее.
Буш так терпеливо выслушивал упреки, что Хорнблауэра не оставляла мысль - тот знает, или по крайней мере догадывается об истинных причинах его необоснованной резкости. И он понимал, что будет вновь и вновь срывать на Буше зло, зная, что тот знает, что он знает, и так до бесконечности. Он каждый раз клялся себе, что это в последний раз, однако унизительные сцены повторялись снова и снова. Выхода из безнадежного замкнутого круга не существовало.
На третий день к вечеру, после того как кают-компания отужинала с капитаном, Хорнблауэр отпустил всех, кроме Буша. Офицеры вышли, оставив их наедине.
Хорнблауэр заложил руки за спину и подошел к окну. Солнце село полчаса назад, но слишком долго смотревшим на багряное великолепие глазам до сих пор чудился отблеск у горизонта. В небе одна за другой зажигались огромные звезды.
- Я стал невольным свидетелем вашей вечерней беседы с леди Барбарой, - начал Хорнблауэр вполголоса, не поворачиваясь. Приватности на корабле, разумеется, не было никакой, и любое недостаточно тихо сказанное слово превращалось в официальное заявление.
Повисшая пауза была тяжелой, как доброе пушечное ядро.
- Сэр, - заговорил, наконец, Буш. - Я только...
- Мистер Буш, когда я захочу узнать ваше мнение, я скажу об этом, - оборвал Хорнблауэр. - Не сомневаюсь, что вы руководствовались лучшими побуждениями, однако вам следовало подумать о том, как ваши действия выглядят со стороны.
Буш смущенно кашлянул. В отличие от капитана, он никогда не забивал себе голову тем, что о нем могут подумать окружающие.
- Вы что-то сказали? - развернувшись на каблуке, ядовито осведомился Хорнблауэр.
- Нет, сэр, - не сразу ответил Буш.
- Ваша просьба к леди Барбаре, - продолжал Хорнблауэр, - не только чревата подрывом дисциплины, но и далеко выходит за рамки элементарных правил приличия. Признаться, я никак не ожидал от вас подобной бесцеремонности.
Буш недоуменно молчал. Хорнблауэр почувствовал себя конченым идиотом.
Леди Барбара вполне могла постоять за себя сама. И разумеется, она была достаточно умной женщиной, чтоб не воспринять слова Буша как оскорбление, даже если бы он, со свойственным ему прямодушием, и сказал что-то лишнее. Отчитывать Буша, будто юнца, подкравшегося в темном коридоре к пугливой старой деве, по меньшей мере нелепо. Но тот смотрел так, что все здравые мысли развеивались как дым, оставляя лишь одно желание - стереть, неважно как, с его лица это терпеливо-усталое выражение. В голове у Хорнблауэра вертелся один и тот же обрывок разговора, услышанного тогда ночью.
- Вы в нем души не чаете, - сказала леди Барбара.
- Души не чаю? - Буш рассмеялся немного смущенно. - Раз вы так говорите, может и правда.
Хорнблауэр остановился перед Бушем, вздернув подбородок.
- И вы позволили себе высказывания, которые я на своем корабле допускать не намерен, - сказал он, отмахнувшись от внутреннего голоса, из последних сил призывавшего к благоразумию. - Если мне не изменяет память, каждое воскресенье команде читают военный Устав. Надеюсь, мне нет необходимости напоминать вам, о чем говорится в двадцать девятой статье?..
Удар был откровенно подлый. Стоило последнему слову слететь с языка, как Хорнблауэр понял, что защищается от нападения, существующего лишь в его воображении, и немедленно горько раскаялся в сказанном, но было поздно.
Буш вскинул голову. Темная прядь упала поперек лба, глаза сузились. Сдержанно-скучающего выражения как не бывало. Хорнблауэр мысленно выругал себя последними словами. Снова.
О господи, снова, и на этот раз куда серьезней, чем раньше...И тут небеса разверзлись, и морская пучина расступилась до самого дна.
Буш размахнулся и влепил Хорнблауэру такую пощечину, что того качнуло.Что-то жалобно звякнуло - Хорнблауэр не знал, разбилась какая-то склянка или просто у него зазвенело в ушах. Мир стал темнее на несколько оттенков, будто он смотрел через окрашенное в синий цвет стекло. Свет фонаря казался не желтым, а голубым, тени - прозрачно-черными. Он увидел руку, взлетевшую во второй раз, и перехватил ее. Не то чтоб он действительно надеялся остановить Буша, который всегда был сильнее, - жест был скорее инстинктивным. Однако к его удивлению, удара не последовало.
Произошедшее не укладывалось в голове. Человека, посмевшего поднять руку на старшего офицера, по закону ждала смертная казнь. В лучшем случае - лишение звания и суровое наказание. И даже если бы Хорнблауэр согласился закрыть глаза на вопиющее нарушение военного Устава (в конце концов, мысленно поморщился он, свидетелей у этой сцены не было) - ему было нанесено оскорбление, ответом на которое мог стать только вызов на дуэль.
Однако он тщетно искал в себе приличествующих случаю чувств - гнева или хотя бы уязвленной гордости
Глаза Буша были прямо перед ним, прозрачные, светлые, и ему некстати вспомнилось, что у Марии есть очень похожие александритовые сережки со звездочками в середине. Щека разгоралась. Ощущение это, со стыдом и жгучим презрением к самому себе понял Хорнблауэр, было ему приятно, и больше того, едва не заставило забыть обо всем остальном.
Он понял, что так и стоит, сжимая руку Буша, и отбросил ее, словно обжегшись.
- Вы, - сказал он как во сне. - Вы...
- Я? - приглашающе поднял бровь Буш.
Впервые Хорнблауэр видел этот яростный прищур, обращенный не ко вражескому фрегату, а к себе. По спине пробежал холодок - паники ли, азарта ли, он не мог бы сказать.
Он вдруг ощутил, как ноют пальцы, и понял, что мертвой хваткой вцепился в отвороты кителя Буша, притягивая того к себе. Они почти соприкасались лбами, их дыхание смешивалось. Фонарь качался на крюке, полосы света скользили по оставленным на столе картам.
- Уильям, - шепотом сказал Хорнблауэр. - Простите.
Косой луч скользнул по глазам Буша, и зрачки сузились, а потом раскрылись, словно капли черной туши, упавшие на лист дорогой серо-голубой бумаги.
